вопросы

Ренессанс — возрождение.

Это хорошо.

А Декаданс? Вырождение?

Это плохо.

Перспективы, планы, карьера, положение.

А если меня завтра опять собьёт машина, что тогда? Что будет со всем этим? Все жизненные достижения почему-то превращаются в композицию, составленную из добытых на охоте рогов. И копыт. И шкур, о которые сейчас вытирают ноги.

Почему так мало людей способны послать ВСЁ к чертовой дедушке?

Ради…



p.s.: душевные катаклизмы помогают не замечать такие мелкие неприятности как хлюпающая в ботинках вода и джинсы, промокшие до колен. И ручейки, текущие за шиворот.



p.p.s.: а болеть сейчас нельзя. А заболеть сейчас равносильно самоубийству. Вот сейчас вытащу из папы градусник и посмотрю.

Так что, радуйтесь: я покончила с собой.

@настроение: нас аб`яднала ні многа, ні мала - удзел у дурной барацьбе

---

записная книжка

Беспарольная тюрьма.

Нет, не так.

Беспарольный — тюрьма.

Вот.

Иногда приходится 40 минут умолять надзирателя разрешить тебе коротенькую прогулочку.

---

не декамерон

И каблучками цок-цок-цок…

Это утром.

А вечером получается только кувырк из автобуса. И ещё получается выродить надежду о скором доползании домой, до которого всего два шага, но та-а-аких ба-а-альших. И зигзагами, зигзагами по тротуару. Внимание, любимый организм, мы идём прямо, запомни. Давай, раз-два-раз-два-раз-два. Левую ножку впёред, правую ножку вперёд. Не падать. Мне тоже спать хочется, и ноги у меня тоже очень болят — между прочим это всё у нас общее, от самого рождения, пора бы и привыкнуть.

И как бы не было больно, всегда надо идти вперёд. Падение не будет кратковременным отдыхом, падение — это навсегда.

…Вышла из лифта и подумала: «Что не так?»

Всё-таки что-то не в порядке.

А? Ага…

Конец октября, какие, к чёрту, бабочки?!

А вот такие… Летаеть… Надо же.

---

вместо эпилога

Конец пьесы. Беседуют Романтик и Ангелы.



Р: Осень? Холод? Дождь и ветер?

Они уйдут? Уйдут! Поверьте!

Поверьте… Что же вы?.. молчите…

Но… Как так? Разве не хотите

Расправить крылья? Ну, летите!

Летите!

А: Ну, и что ты смотришь?

Чего ты хочешь? О чём ты просишь, знаешь?

Ну?! «Летите!»

Расправить крылья? Заберите!

Берите крылья, вам нужнее.

Не вам. Тебе. Бери скорее!

Лети. Надеюсь, ты умеешь?

Р: Но я… Но как? А вы?

А как же вы? Ведь…

Крылья ваши, разве можно?

Всё непонятно, слишком сложно.

Нельзя же так! Нельзя! Вы лжёте!

Вы тоже, вы как все поёте

Всё ту же песню. Нудно, хрипло.

Фальшивите!

А: Что?

Ты думаешь, что всё так просто?

Хочу — лечу, хочу — порхаю?!

И зря. Напрасно. Мальчик, я… не знаю.

Я… не умею.

Я больше не летаю.

И лучше будет, правда, ты поверь мне,

Тебе не знать, что значит…

Р: Хватит!

Вот кто бы говорил ещё про веру.

Пусть кто угодно, но не вы! Ведь вы

Не верите, ведь вы забыли

Про то, как ангелами, ангелами были!

Когда-то… Вы летать умели.

Летать! Умели и хотели!

Нельзя же так! Нельзя…

А: Я помню. Правда.

Помню. Но, лучше будет, если

Я расскажу тебе о сновиденье,

Что видим мы. Нет, не забвенье,

Не цепи, не оковы здесь нас держат.

Не двери, не замки. Погибшие надежды.

Совсем как люди стали. Наверно,

Мы очень долго жили на земле.

Р: Но вы же ангелы? Вы не забыли?

Скажите, живы вы, вас не убили?

Нельзя же так! Нельзя…

А: Ну, значит, можно.

Такая правда. Грустно, безнадёжно.

И ангел даже станет человеком —

Обиженным, забытым. Дети века,

Потеряны. Потеряны для мира.

Летать умеют нынче лишь факиры.

Не ангелы! А ангелы опять все пали.

И крылья в ломбарде. Опять. Всё же сдали.

Святые… Любить не умели с рожденья.

Божественной воли тупой преступленья.

Игрушки. Мы — падшие, знаешь словечко?

И старое, ржавое забрали колечко,

Которое нимбом когда-то назвали.

Р: Здесь тоже обман?

А: Ну здрасьте, не ждали!

Представь себе, мальчик, и мы не безгрешны.

Всего лишь бездарны.

Р: Кто, вы? Я не верю!

Не верю! Нельзя так вот прямо…

А: А кто запретит? Бог? Мораль? Может люди?

А сон наш веками продлится. Забудем.

Забудем. Опять продадим себя сами.

Прости, я уже не дружу с чудесами.

А что значит «грех»? Обычное слово.

А люди когда-то ведь были готовы

Убить за него, хоть и сами грешили.

Не помнишь? Забыли. А святые простили.

Ведь «падший» — всего лишь «уснувший», «забытый».

Сейчас падший ангел всё равно, что Убитый.

А может мы просто дороги не знаем домой?

И пафос ненужный мы любим, как люди.

Рассужденья о вере.

Залижем раны и закроем двери.

Захлопнем их. Поплачем. И забудем.

Ведь были ангелами нынешние люди.

Когда-то… Где-то…

---

вставка

Тупа Оратория…

Косноязычна Поэзия…

Неосновательна Философия…

Неприятна История…

Сомнительна Юриспруденция…



Без Грамматики

/М.В.Ломоносов/

---

запись без посвящения

Аркадий Аверченко ЖЕНА



Когда долго живешь с человеком, то не замечаешь главного и существенного в его отношении к тебе. Заметны только детали, из которых состоит это существенное.

Так, нельзя рассматривать величественный храм, касаясь кончиком носа одного из его кирпичей. В таком положении чрезвычайно затруднительно схватить общее этого храма. В лучшем случае можно увидеть, кроме этого кирпича, еще пару других соседних — и только.

Поэтому мне стоило многих трудов и лет кропотливого наблюдения, чтобы вынести общее заключение, что жена очень меня любит.

С деталями ее отношения ко мне мне приходилось сталкиваться и раньше, но я все никак не мог собрать их в одно стройное целое.

А некоторые детали, надо сознаться, были глубоко трогательны.

Однажды жена лежала на диване и читала книгу, а я возился в это время с крахмальной сорочкой, ворот которой с ослиным упрямством отказывался сойтись на моей шее.

«Сойдись, проклятое белье,— бормотал я просящим голосом.— Ну, что тебе стоит сойтись, чтоб ты пропало!»

Сорочка, очевидно, не привыкла к брани и попрекам, потому что обиделась, сдавила мое горло, а когда я, задыхаясь, дернул ворот, петля для запонки лопнула.

«Чтоб ты лопнула!— разозлился я.— Впрочем, ты уже сделала это. Теперь, чтобы досадить тебе, придете снова зашить петлю».

Я подошел к жене.

— Катя! Зашей мне эту петлю.

Жена, не поднимая от книги головы, ласково про бормотала:

— Нет, я этого не сделаю.

— Как не сделаешь?

— Да так. Зашей сам.

— Милая! Но ведь я не могу, а ты можешь.

— Да,— сказала она грустно.— Вот именно, поэтому ты и должен сам сделать это. Конечно, я могла бы зашить эту петлю. Но ведь я не долговечна! Вдруг я умру, ты останешься одинок — и что же! Ничего не умеющий, избалованный, беспомощный перед какой-то лопнувшей петлей — будешь ты плакать и говорить: «Зачем, зачем я не привыкал раньше к этому?..» Вот почему я и хочу, чтобы ты сам делал это.

Я залился слезами и упал перед женой на колени.

— О, как ты добра! Ты даже заглядываешь за пределы того ужасного, неслыханного случая, когда ты покинешь этот мир! Чем отблагодарю я тебя за эту любовь и заботливость?!

Жена вздохнула, снова взялась за книгу, а я сел в уголку и, достав иголку, стал тихонько зашивать сорочку. К вечеру все было исправлено.

Не забуду я и другого случая, который еще с большей ясностью характеризует это кроткое, любящее, до смешного заботливое существо.

Я получил от одного из своих друзей подарок ко дню рождения: бриллиантовую булавку для галстука.

Когда я показал булавку жене, она испуганно выхватила ее из моих рук и воскликнула:

— Нет! Ты не будешь ее носить, ни за что не будешь!

Я побледнел.

— Господи! Что случилось?! Почему я не буду ее носить?

— Нет, нет! Ни за что. Твоей жизни будет грозить вечная опасность! Эта булавка на твоей груди — слишком большой соблазн для уличных разбойников. Они подсмотрят, подстерегут тебя вечером на улице и отнимут булавку, а тебя убьют.

— А что же мне... с ней делать?— прошептал я обескураженно.

— Я уже придумала!— радостно и мелодично засмеялась жена.— Я отдам ее переделать в брошку. Это к моему синему платью так пойдет!

Я задрожал от ужаса.

— Милая! Но ведь... они могут убить тебя! Лицо ее засияло решительностью.

— Пусть! Лишь бы ты был жив, мой единственный, мой любимый. А я — что уж... Мое здоровье и так слабое... я кашляю...

Я залился слезами и бросился к ней в объятия. «Не прошли еще времена христианских мучениц»,— подумал я.

Я видел ее заботливость о себе повсюду.

Она сквозила во всякой мелочи. Всякий пустяк был пронизан трогательной памятью обо мне, во всем и везде первое было — ее мысль о том, чтобы доставить мне хоть какое-нибудь невинное удовольствие и радость.

Однажды я зашел к ней в спальню, и первое, что бросилось мне в глаза,— был мужской цилиндр.

— Смотри-ка,— удивился я.— Чей это цилиндр? Она протянула мне обе руки.

— Твой это цилиндр, мой милый!

— Что ты говоришь! Я же всегда ношу мягкие шляпы...

— А теперь — я хотела сделать тебе сюрприз и купила цилиндр. Ты ведь будешь его носить, как подарок маленькой жены, не правда ли?

— Спасибо, милая... Только постой! Ведь он, кажется, подержанный! Ну конечно же, подержанный.

Она положила голову на мое плечо и застенчиво прошептала:

— Прости меня... Но мне, с одной стороны, хотелось сделать тебе подарок, а с другой стороны, новые цилиндры так дороги! Я и купила по случаю.

Я взглянул на подкладку.

— Почему здесь инициалы Б. Я., когда мои инициалы — А. А.?

— Неужели ты не догадался?.. Это я поставила инициалы двух слов: «люблю тебя».

Я сжал ее в своих объятиях и залился слезами.



— Нет, ты не будешь пить это вино!

— Почему же, дорогая Катя?! Один стаканчик...

— Ни за что... Тебе это вредно. Вино сокращает жизнь... А я вовсе не хочу остаться одинокой вдовой на белом свете. Пересядь на это место!

— Зачем?

— Там окно открыто. Тебя может продуть.

— О, я считаю сквозняк предрассудком!

— Не говори так... Я смертельно боюсь за тебя.

— Спасибо, мое счастье. Передай-ка мне еще кусочек пирога...

— Ни-ни... И не воображай. Мучное ведет к ожирению, к тучности, а это страшно отражается на здоровье. Что я буду без тебя делать?

Я вынимал папиросу.

— Брось папиросу! Сейчас же брось. Разве ты забыл, что у тебя легкие плохие?

— Да одна папир...

— Ни крошки! Ты куда? Гулять? Нет, милостивый государь! Извольте надевать осеннее пальто. В летнем и не думайте.

Я заливался слезами и осыпал ее руки поцелуями.

— Ты — Монблан доброты! Она застенчиво смеялась.

— Глупенький... Уж и Монблан... Вечно преувеличит!

Часто задавал я себе вопрос: «Чем и когда я отблагодарю ее? Чем докажу я, что в моей груди помещается сердце, действительно понимающее толк в доброте и человечности и способное откликнуться на все светлое, хорошее».

Однажды, во время прогулки, я подумал:

«Отчего у нас никогда не случится пожар или не нападут разбойники? Пусть бы она увидела, как я, спасший её, сам, с улыбкой любви на устах, сгорел бы дотла или с перерезанным горлом корчился бы у ее ног, шепча дорогое имя».

Но другая мысль, здравая и практическая, налетела на свою пылкую безрассудную подругу, смяла ее под себя, повергла в прах и, победив, разлилась по утомленному непосильной работой мозгу.

«Ты дурак и эгоист,— сказала мне победительница.— Кому нужно твое перерезанное горло и языки пламени. Ты умрешь, и хорошо... Но после тебя останется бедная, бесприютная вдова, нуждающаяся, обремененная копеечными заботами.:.»

— Нашел!— громко сказал я сам себе.— Я застрахую свою жизнь в ее пользу!

И в тот же день все было сделано. Страховое общество выдало мне полис, который я, с радостным, восторженным лицом, преподнес жене...



Через три дня я убедился, что полис этот и вся моя жизнь — жалкая песчинка по сравнению с тем океаном любви и заботливости, в котором я начал плавать.

Раньше ее отношение и хлопоты о моих удовольствиях были мне по пояс, потом они повысились и достигали груди, а теперь это был сплошной бушующий океан доброты, иногда с головой покрывавший меня своими теплыми волнами, иногда исступленный... Это была какая-то вакханалия заботливости, бурный и мощный взрыв судорожного стремления украсить мою жизнь, сделать ее сплошным праздником.

— Радость моя!— ласково говорила она, смотря мне в глаза.— Ну, чего ты хочешь? Скажи... Может быть, вина хочешь?

— Да я уже пил сегодня,— нерешительно возражал я.

— Ты мало выпил... Что значит какие-то полторы бутылки? Если тебе это нравится — нелепо отказываться... Да, совсем забыла — ведь я приготовила тебе сюрприз: купила ящик сигар — крепких-прекрепких!..



Я чувствую себя в раю.

Я объедаюсь тяжелыми пирогами, часами просиживаю у открытых окон, и сквозной ветер ласково обдувает меня... Малейшая моя привычка и желание раздувается в целую гору.

Я люблю теплую ванну — мне готовят такую, что я из нее выскакиваю красный, как индеец. Я раньше всегда отказывался от теплого пальто, предпочитая гулять в осеннем. Теперь со мной не только не спорят, но даже иногда снабжают летним.

— Какова нынче погода?— спрашиваю я у жены.

— Тепло, милый. Если хочешь — можно без пальто.

— Спасибо. А что это такое — беленькое с неба падает? Неужели снег?

— Ну, уж и снег! Он совсем теплый.



Однажды я выпил стакан вина и закашлялся.

— Грудь болит,— сказал я.

— Попробуй покурить сигару,— ласково гладя меня по плечу, сказала жена.— Может, пройдет.

Я залился слезами благодарности и бросился в её объятия.

Как тепло на любящей груди…

Женитесь, господа, женитесь…

---

приходи со своим другом в нашу церковь в воскресение!

Туман…

Кто-нибудь видел старый фильм ужасов «Туман»? Очень похоже. Он наползал на улицы, поглощал… нет, пожирал дома, деревья, машины, фонари, людей… людей туман не трогал — людей просто не было на улицах.

Он холодный, вязкий. Он окружает, заглядывает в глаза и что-то шепчет. Шепчет тихо, не торопясь никуда. Некуда ему спешить.

В тумане люди кажутся совсем другими. И дома. И деревья тоже. В тумане умирает движение. Мы ходим плавно, говорим медленно, размеренно, успевая обдумывать все слова, а тем более поступки. Мы забываем про былую бесшабашность и безответственность. Мы становимся слишком серьёзными, слишком солидными. Мы уже не ищем смысл жизни. А помнишь, ведь мы говорили когда-то, что спор — это огонёк, в котором, как бессмертный Феникс, рождается Истина.

Огонёк… Он маленький, но он может растопить этот туман. Но мы смотрим на него со страхом, с усталой брезгливостью: «Ой, ну хватит про это говорить! Давайте лучше вспомним как…»

С каких пор мы живём воспоминаниями? Как так получилось, что больше не существует других тем, кроме «Кто кого когда и как?» Почему теперь сил хватает лишь на то, чтобы протереть слипающиеся глаза и попытаться разглядеть в тумане картины из бурного прошлого?

Даже воображение ушло. Осталась только Память.

Память о светлых днях.

Память о светлых — нах…

Потому что нех…

---

варшавский набат (продолжение)

Зрелость — это способность осознавать предел своих возможностей.

Зрелость — это горькое разочарование, и ничем его не излечить, если только смех не считать лекарством от всего на свете.

/Курт Воннегут/



Человек перестаёт быть ребёнком, когда поездка на общественном транспорте из увлекательного путешествия превращается в утомительную обязанность.

Человек перестаёт быть ребёнком, когда жизнь превращается в обязанность.

Только почему большинство людей стареют, и лишь немногие становятся взрослыми?

---

по просьбам трудящихся

питерская сказочка



Это дом, с которого всё началось.

---

краем уха, как обычно

"...появление пузырьков - один из признаков неудовлетворения молодых самцов. но на процесс обучения правильному ухаживанию за подругами у них может уйти более 10 лет..."

---

варшавский набат

Вспомни: когда в последний раз ты предлагал своим друзьям поставить стулья гуськом и сыграть в «поезд»? Когда в последний раз ты танцевал под слышную только тебе музыку?

Сила воображения…

Если ты сейчас захочешь сыграть в куклы, захочешь придумать их жизнь, копируя её с жизни окружающих тебя взрослых…

Мечтая о своей… Она ведь будет, когда ты вырастешь.



Ведь в глубине души дети верят, что они тоже люди.

---

полураспад

Хотела сделать маленькую грустную душещипательную заметку.

А потом подумала, что ради разнообразия надо бы немножко помахать флагом оптимизьма.



Ушла этот самый флаг стирать — заюзанный. Слишком часто им утирали слёзы.

---

отставной козы барабанщик

приходилось ли тебе когда-нибудь ощущать свою полную беспомощность?..

ты когда-нибудь чувствовал, что не можешь пошевелить ни рукой, ни ногой, что тебя как будто спеленала какая-то неведомая сила?..

и нет ни единой возможности вырваться...

и даже нет желания вырываться, потому что ощущаешь всю бессмысленность каких-либо действий с твоей стороны...

ведь это хуже чем тюрьма. потому что в тюрьме ты одинок, а здесь не знаешь, куда спрятаться от ненавидящих взглядов...



вот в такие вот моменты и приходит в голову шальная мысль:

"Да. Общественный транспорт сближает!"

---

фраза дня

"...Девушки вы не феминистки! Вы - нимфоманки! Вы просто путаете понятия..."



Приношу свои извинения за наличие отсутствия обещанных фотографий из славного города Петербурга. моей вины здесь нет, просто меня атакуют стра-а-а-ашные глюки

---

потиху хлюпая носом

К сожалению, некоторые не могут употреблять словосочетание а-ля «кризис переходного возраста», так как возникающие при этом ассоциации связаны исключительно с проблемами некого печатного издания (тьфу-тьфу-тьфу, ой, извини, не заметила, что ты стоишь слева)



А вообще…

А вообще мне сейчас нужна одна единственная вещь во всём мире. Волшебный пендель. Просто кто-то должен взять меня за шиворот, встряхнуть пару раз, как нашкодившего котёнка, и надавать по ушам. А некому.

Сижу, расстраиваюсь по этому поводу.

---

лирическое отступление

...Сама картина была маленькая, черная, шершавая. Она состояла из сети царапин на густой черной подмалевке. Царапины сплетались во что-то вроде паутины, и я подумал: не те ли это сети, что липкой бессмыслицей опутывают человеческую жизнь, вывешены здесь на просушку в безлунной ночи?

Я не стал будить лилипута, написавшего эту страшную штуку.

Я закурил, слушая воображаемые голоса в шуме водопада.

Разбудил Ньюта взрыв далеко внизу. Звук прокатился над равниной и ушел в небеса. Палила пушка на боливарской набережной, объяснил мне дворецкий Фрэнка. Она стреляла ежедневно в пять часов.

Маленький Ньют заворочался.

Еще в полусне он потер черными от краски ладонями рот и подбородок, оставляя черные пятна. Он протер глаза, измазав и веки черной краской.

— Привет, — сказал он сонным голосом.

— Привет,— сказал я,— мне нравится ваша картина.

— А вы видите, что на ней?

— Мне кажется, каждый видит ее по-своему.

— Это же кошкина колыбель.

— Ага, — сказал я, — здорово. Царапины — это веревочка. Правильно?

— Это одна из самых древних игр — заплетать веревочку. Даже эскимосам она известна.

— Да что вы!

— Чуть ли не сто тысяч лет взрослые вертят под носом у своих детей такой переплет из веревочки.

— Угу.

Ньют все еще лежал, свернувшись в кресле. Он расставил руки, словно держа между пальцами сплетенную из веревочки «кошкину колыбель».

— Не удивительно, что ребята растут психами. Ведь такая «кошкина колыбель» — просто переплетенные иксы на чьих-то руках. А малыши смотрят, смотрят, смотрят...

— Ну и что?

— И никакой, к чёрту, кошки, никакой, к чёрту, колыбельки нет!..



Курт Воннегут "Колыбель для кошки"

---

по волнам моей памяти

сегодня приехали два человека из Питера. по этому поводу были выкопаны апрельские фотки. происходило совместное их рассматривание. детки, помимо всего прочего, умудрились сфотографировать публичный дом. у них ещё хватило ума посвятить эту фотографию своему тренеру (просто про публичный дом мне сказали только сегодня )



вспоминаю

наслаждаюсь

---

глоссарий

Аккуратное и вежливое «Ой нет, ребята, извините, сегодня не получится» является замечательным синтетическим аналогом натурального, не претендующего на литературно-художественную ценность, продукта типа «Заебали вы уже, сволочи, видеть вас всех не хочу»

---

в ритме

Не так давно нарисовала на своём окне дорогу, не зная, куда она меня приведёт. Дорога петляла между холмами, на которых стояли статуи незнакомых божеств (даже во сне я их ни разу не видела). Оказалось, что это — та самая тропинка к Кладбищу Сказок…

…Вернувшись, взяла тряпку и тщательно вымыла стекло. Потом той же тряпкой так же тщательно тёрла зеркало до тех пор, пока там не осталось и следа от моего отражения…

Нарисовала новое. Помахала ему рукой. Отражение скорчило рожу и отвернулось. Показала отражению язык. Отражение фыркнуло и демонстративно удалилось. Осталась одна наедине с пустым зеркалом.



А мне опять пора делать вид, что ничего не случилось и, как всегда, всё в полном порядке. Такое вот Don`t worry, be happy…

Не хочется

---

склоки

Искусство состоит в том, чтобы найти необыкновенное в обыкновенном и обыкновенное в необыкновенном. /Д. Дидро/



Опыт показал: Тему можно оглушить ударом лопаты по кумполу, выкопать для неё глубокую яму, опустить туда, закопать и закидать листьями (для маскировки). Можно. Всё равно она когда-нибудь вылезет, придёт к тебе домой, сядет на твой любимый диванчик и противным голосом тебя же спросит: «Ну?»



Сегодня родилась сказка. Она удивлённо смотрела на этот мир, смеялась, тянулась ко мне и что-то нежно лепетала. Она была НАСТОЯЩАЯ, она должна была вырасти и идти в эту большую жизнь, смело глядя вперёд и не видя препятствий.

Её убили. Её убило сообщение на автоответчике.

Теперь я даже не знаю, куда она ушла. Может где-нибудь есть Кладбище Сказок? Может есть такое место? Ведь сказки куда-то уходят, когда про них забывают те, кто эти сказки когда-то рассказывал…