жизнь сказала: "всё, дорогая, дальше без меня. сама разбирайся". и свалила куда подальше.

на память оставила мне удачу. драгоценность такая. теперь мне везёт. мне всё время везёт.

счастье фыркнуло, сказало, что оно не продаётся. и свалило вселед за жизнью. напоследок пожелало удачи моей удаче.

когда-то где-то...

между Питером и Витебском...

10:11

итак

очередной маленький семейный скандальчик закончится летающей мебелью. потому что других веских аргументов у меня уже не осталось.

09:52

задумь

скоро пойду на охоту: вооружусь большим сачком и буду искать вдохновение

09:38

сплин

...она снова научит всех писать стихи и срывать с неба звёзды, а потом, скромно потупив глазки, тихо скажет: «простите. я нечаянно»…



…по ночам коты будут гулять на свадьбах. городу до них нет никакого дела; вот только горожане возмущаются. ведь их никто никогда на эти свадьбы не приглашал…



…город примеряет листву всех оттенков и время от времени поглядывает в реку, как в зеркало. он просто хочет знать, так ли он хорош, как все говорят…



…единственный, кто ещё помнит про любовь — это сама Осень. Обычно она сидит на скамеечке в парке и что-то шепчет себе под нос. но город сказал, что она давно уже выжила из ума…



…потом я действительно начну мёрзнуть, потом начну чихать, потом, сделав выводы из своего плачевного состояния, почему-то решу, что зима — это плохо, что город мой — серый и некрасивый, что люди в нём — мрачны и озлоблены, и вообще, жизнь современного человека — вещь весьма отврати… Апчхи! Извините…


@настроение: мы сидели и курили... начинался новый день...

Меня выкинула из кровати резиновая женщина.

Весь вечер она просидела на стуле, не говоря ни слова. Вроде бы даже не шевелилась. Только улыбалась как-то странно. Да и молчала она очень многозначительно, скорее всего догадываясь, что этой ночью я от неё никуда не денусь. Предвкушала, стерва.

Никогда не думала, что меня может так напугать какая-то надувная кукла. Хотя боялась я не её, боялась я неизбежности. Слишком уж эта резиновая дама была уверена в себе.

Ночью я честно пыталась найти себе местечко где-то на просторах её необъятного грешного тела, чтобы там уютно свернуться калачиком и так дожить до утра. Баба лежала тихо и по-прежнему не шевелилась. Я примостилась где-то в районе пупка, попыталась уснуть. Резиновая всё так же многозначительно молчала. Мне стало совсем уж неуютно, поэтому я откатила её лицом к стенке, а сама устроилась на краешке кровати.

Через две секунды я уже лежала на полу. А она… Она лежала, приняв одну из самых развратных своих поз, и по-прежнему многозначительно молчала.

Сплавила я её. От греха подальше.

Меня выкинула из кровати резиновая женщина.


Пишу годовой баланс.

Пункт первый: из слегка флегматичного сангвиника, личности чуть дубанутой жизнью, но сугубо положительной, превратилась в прагматичного холерика. Весьма прагматичного и весьма холерика.

Бля.

Не говоря уже про сугубость положительности.


Из двух зол мы выбираем то, которое ещё не пробовали.

За первым нашим вдохом и последним время смыкается в холодное кольцо, вцепленное в ноздрю быка Сатурна, пашущего космос. Не надо бояться темноты, что перед, и тишины, что после. Мы не пропадём и не упадём ибо некуда падать. Всюду подставлены мои руки, чтобы не уронить Придуманного мною. Из каждого угла готов вынырнуть мой голос, чтобы назвать Спасительное имя. Всё это просто — любовь — единственное одеяло на двоих на нашей холодной родине Аполлонии.



Книга Аполлонии 8:14


Анекдот: девочка утонула на аэробике.

Что, на аквааэробике?

Да нет, на самой обыкновенной. Когда все легли на животики и заработали ручками и ножками, изображая какой-то неведомый стиль, под подбадривание тренера: «Работаем! Плывём-плывём!..»

А девочка сказала: «Бульк!»

И отвернулась.


…белые хлопья падали на город. Кружились в воздухе, плясали в свете фонарей.

Настоящая зимняя сказка.

Но, когда она тает… Становится просто холодно, мокро и неприятно.


Как жалко, что публичные казни уже не так популярны.



Позволю себе немножко помечтать…



Вот ведут меня на эшафот. Вокруг ревёт толпа, люди волнуются, шумят. Хорошо!

Лица палача не видно под маской. Но, по-моему, этот добрейший человек тихонько ухмыляется. И думает, что я не замечу. Дурак. Ну ладно уж, работа у него такая — головы сносить всяким там… нарушительницам общественного спокойствия.



А какой-нибудь хмурый судия сказал бы: «Ваше последнее слово!»



А я… А я бы скорчила мордашку посерьёзнее и провозгласила (не крикнула, а именно провозгласила!): «Люди! Человеки! Товарищи, если уж так неймётся! Послушайте! Слушайте! Слушайте все те, кто пришёл сегодня сюда! Сегодня я умру! Но дело моё будет жить! И память обо мне будет вечной! Сейчас отрубят мою светлую голову. Но ровно через 100 лет глаза мои вновь откроются, и я провозглашу Великое Пророчество! Через 100 лет моя голова откроет всем Великую Истину!»



А потом меня, естественно, казнят. Ну кто будет терпеть такие издевательства: мало того, что вину свою не признаёт и каяться не желает, так ещё и предсказывает второе пришествие себя любимой. Под топор её, неверную, под топор.



(сам момент отрубания светлой головушки пропущен, дабы не травмировать хрупкую психику читателя)



А вот через 100 лет… Через 100 лет люди всё ещё будут помнить это пророчество, изо всех сил делая вид, что не верят в старые сказки. Но почему-то на главной площади в заветный час соберётся целая толпа. Они будут ждать и волноваться. Кого-то даже задавят. Ненароком, ведь на пути к Истине обязательно приходится приносить кого-то в жертву.



А голова моя будет стоять с закрытыми глазами на столе очередного хмурого судии (и непременно на блюдечке с голубой каёмочкой). А потом…



А потом я открою глаза, жутко ухмыльнусь (а чего вы хотели от столетнего трупа?) и, изо всех сил пытаясь не захихикать, опять же провозглашу: «…а всё-таки я себе с головой как-то больше нравлюсь».



И благополучно заткнусь ещё на сотню лет.


И не будет.

Потому что закрываться от себя — последнее дело. Проще уж повесить на меня намордник с замочком. Чтобы рот не раскрывала попусту.

Вот и будет у меня полная свобода слова: я вольна гавкать, я же вольна себе пасть затыкать.


11:34

святки

Процесс:

Молодая, неопытная, но подающая большие надежды ведьма заперлась в ванной. Чтобы за таинством гадания не подглядывали всякие. Взяла тазик, налила водички, на края прицепила листики с ожиданиями на будущее. Те листики, которые норовили пуститься в вольное плавание, прицепила ещё раз, сопровождая момент цепляния закрепляющим акустическим воздействием (заклинанием). Конкретное происхождение заклинания выяснить не удалось, что-то из народного творчества. Подслушивавшие под дверью свидетели утверждают, что в нём неоднократно поминалась чья-то мать.

Вода в тазике символизировала буйство стихий и непредсказуемость нашего мира. Кораблик со свечкой, благословлённый и выпущенный на волю, символизировал желание человека разгул природы обуздать. Листики по краям символизировали возможные варианты развития событий. Тазик символизировал тазик.

Чтобы не изгадить приятные впечатления, на листики были занесены только по-человечески добрые надежды на светлое будущее.

Поскольку кораблик был слишком маленький, и попасть по нему бутылкой было весьма проблематично, молодая, но подающая большие надежды ведьма шампанское по-хамски выпила сама. После чего приступила, собственно, к процессу гадания. Кораблик запускался в тазик и поджигал листики. Какой листик поджёг — того и жди.

...

я смотрю на жизнь спокойно и душевно, а мне на самом интересном повороте моих оптимистических мыслей говорят, что у меня глаза затраханные...

и как после этого людям верить? :)

Переписываю новые сказки. Причём, свои собственные.

А от Фрая осталась только одна пустая обложка. И приятное ощущение где-то внутри.

А эпилоги к книгам нужно писать под заголовком «Послевкусие».

Как после хорошего вина.


«И, ради всего святого, пусть тебе НЕ приснится то, о чём мы сейчас говорили! Спокойной ночи!»

00:36

free time

4 девушки, свободное время, центр столицы — пугающая смесь.

А мы просто-напросто пошли в музей. Музей белорусского театра и музыки.

Из всей экспозиции больше всего понравились лица бабушек-смотрительниц.

Интересно, туда люди вообще никогда не забредают?



p.s.: это тот самый «домик с вампирами».


18:21

оно

Я гурман!



К вожделенной я подхожу не сразу. Сначала просто брожу по квартире, предвкушаю, представляю. Придумываю. Подозреваю. А потом ка-а-а-ак прыгну! И только когда до ненаглядной остаётся всего каких-то сантиметров тридцать, зависаю в воздухе и парю, облизываясь и помахивая хвостом для равновесия.



Я ас!



С победным кличем падаю на несравненную, обхватываю её всеми имеющимися в наличии конечностями (да-да, и хвостом тоже!) и катаюсь по дивану, прижимая драгоценную к груди и продолжая что-то радостно вопить. Останавливаюсь и затыкаюсь. Чинно сажусь на краешек дивана, коленки вместе, ручки на них. Обожаемая лежит рядом. Чопорно встаю, гордо вскидываю голову, одёргиваю юбку, поправляю причёску, издаю презрительное хмыканье, беру замечательную под мышку и иду на кухню — получать обещанное удовольствие.



Я коллекционер!



Выкладываю великолепную на тарелку, чуть-чуть добавляю майонеза и специй, пихаю в микроволновку. Жду. Нервно бью себя хвостом по бокам. Достаю. Для полноты картины добавляю сверху листик зелени. Сажусь за стол, одну салфеточку затыкаю за воротник, другую стелю на колени, в ручки беру вилочку и ножичек. Поехали.



Я любитель!



Открываю обложку и один за другим начинаю поедать листики: сворачивая их в трубочки и обмакивая в майонез, складывая их конвертиком и посыпав сверху сыром. И по-другому, по вкусному. Наслаждаюсь. Что-то блаженное про себя мурчу.



Я книгоглотатель!



Потом набрасываюсь, поглощая страницу за страницей, стремясь получить как можно больше за как можно меньше. Потом опять продолжаю тихую, неспешную трапезу. Все двери закрыты, и нам с тобой сегодня никто не помешает. Ведь правда, дорогая?



Я фантазёр!



Профессия у меня такая — сказки придумывать, по статусу положено.



Я эгоист!



Но не всегда. Иногда я бываю очень доброй и отзывчивой. Редко и далеко не для всех. Но! Для тебя, диковинная, я могу сделать исключение.



Растёрзанный страстью, лежит на столе Макс Фрай.



Поделилась жена любовничком.


Его персидский кот на его персидском ковре устроил настоящий персидский залив.