Хочется найти то самое окошко, на котором сидел медвежонок, ещё разок посмотреть на людей, которые, глядя тебе в глаза, тебя не замечают. А после этого глубокомысленно ляпнуть: «Совсем как в старые добрые времена… Не правда ли?..»
Она словно очнулась от своих мыслей, ей потребовалось несколько секунд на то, чтобы понять, что происходит. К ней обращался парень, стоявший с гитарой у стены подземного перехода.
— Девушка, вы не бойтесь, это же совсем близко, в двух шагах отсюда, мы успеем быстро сбегать туда и обратно. Девушка… Давайте сходим с вами на край света?
Парень говорил абсолютно серьёзно. Хотя всё-таки казалось, что он улыбается. Он прятал улыбку где-то внутри, где её никто не увидит. Только в глазах его всё время появлялось что-то похожее на отблески смеха.
Она попыталась как-то неуклюже отшутиться, сказать, что она страшно опаздывает, что она не разговаривает на улице с незнакомцами, что у неё ревнивый муж-волшебник, который всех нахалов, осмелившихся с ней заговорить, превращает в лягушек.
Она привычно повторяла всё то, что раньше помогало ей отделаться от уличных ухажёров.
— Ну и что? Я стану царевном-лягушком, буду сидеть и квакать что-то жизнерадостное, вы меня поцелуете и я превращусь в человека. А если честно: нет ведь у вас никакого мужа, правда? Вот только не надо сейчас хлопать глазами и возмущённо шептать «Да как вы смеете?!» Смею. Потому что вижу, что глаза у вас серые и грустные. Значит, что-то не в порядке, а мне кажется, что я смогу помочь. Расскажите, что случилось.
Он не понимал тонких намёков. И следовало бы сейчас изобразить гордую и неприступную, быстро отвернуться и, громко стуча каблуками, уйти, делая вид, что ничего не произошло. Так обычно и поступают девушки на улицах.
читать дальше А она рассказала. Говорила долго, выплёскивая всё, что скопилось в душе, пытаясь высказать свои обиды, свои желания, открыла даже парочку сокровенных тайн. Она говорила, удивляясь про себя: почему она выкладывает это совершенно незнакомому человеку, которого видит первый раз в жизни.
А он слушал, кивал, иногда поддакивал, сочувственно качал головой, осуждающе морщился. Она рассказала даже то, о чём её лучшие подруги могли только догадываться. Наконец, она смолкла, испуганно смотря на человека, который теперь знал о ней всё. Или почти всё. В очередной раз спросила себя: «Зачем?»
— Ну что, выговорилась?
Она быстро кивнула, поправила выбившуюся из-за уха прядь и опять посмотрела на него, мучительно пытаясь сообразить, что же заставило её сейчас быть такой откровенной. Фокусник он, что ли? Ведь она никогда не говорит с незнакомыми людьми на улице — нет у неё такой привычки. Тем более, нет у неё привычки выкладывать о себе всю подноготную первому встречному.
— Точно выговорилась? Тебе легче стало?
Она прислушалась к своим ощущениям. Ничего особенно не изменилось, но куда-то исчезли тяжесть и тоска, к которым она так привыкла в последние месяцы. Действительно стало как-то легче. Она вдохнула полной грудью, расправила плечи, закрыла глаза и улыбнулась.
— Хорошо. Как ты это сделал?
— Сейчас моя очередь раскрывать свои маленькие тайны? Договорились, но такие истории я предпочитаю рассказывать на ходу. Давай всё-таки сходим на край света. Это совсем недалеко. Тебе понравится.
Они шли, и он говорил. Он рассказывал о тех, кто идёт по городу, опустив глаза и стараясь не встречаться взглядом с другими прохожими. Он рассказывал о серой, усталой толпе. Он рассказывал о весне, которая каждый раз появляется без предупреждения. Он рассказывал о девушках, которые бегут куда-то, на ходу утирая слёзы и сталкиваясь с прохожими. Он рассказывал о простых дворнягах, которые тоже хотят быть королями. Он рассказывал о городских деревьях, которые разучились говорить.
— Хотя, может быть, они просто уснули. Но раньше они отвечали на все мои вопросы, а теперь просто шелестят листьями и молчат. Я надеюсь, что они всё-таки всего лишь уснули. Если деревья разучатся говорить, жизнь станет совсем грустной.
— Ты с деревьями тоже разговариваешь?
— Разговаривал. Иногда. Готов спорить на свою гитару, что сейчас решила, что связалась с обычным городским сумасшедшим, и теперь думаешь, как бы от меня побыстрее отделаться.
Она и правда сейчас подумала что-то подобное, признаваться было стыдно, поэтому она просто попросила его рассказать ещё что-нибудь интересное.
— Кстати, зря ты боишься городских сумасшедших. Среди них много очень интересных людей. И, в отличие от деревьев, они не молчат. Напротив!
Она смотрела на него, пытаясь понять, шутит он или говорит серьёзно. Наконец выдавила:
— Я тебе верю.
— Я так и знал. Согласись, гораздо проще иметь дело с людьми, которые тебе доверяют. Знаешь, как я их вычисляю? Это те люди, которые терпят мою болтовню больше 15 минут. Ты продержалась целых 40. Молодец! Мне продолжать?
Она кивнула, хотя уже не знала, хочет ли продолжения. Вероятно, боялась, что если она сейчас откажется, то странный парень исчезнет, растворится в воздухе. А она никогда не сможет себе этого простить.
Он смеялся. Она пыталась оставаться серьёзной, прятала улыбку в шарф, потом не выдержала и расхохоталась. Она уже забыла, что можно смеяться просто так, никого не стесняясь, забывая про то, что в общественных местах надо вести себя прилично.
— Прилично? Ты что? Кто тебе сказал такую глупость? Если кто-то запрещает другим смеяться на улице, значит, он старый, скучный брюзга! Ты согласна?
— Конечно!
— Наверное, он сам не умеет ни смеяться, ни улыбаться и поэтому пытается запретить другим чувствовать себя счастливее чем он! Ты согласна?
— Конечно!
— Поверь, когда ты улыбаешься, ты выглядишь гораздо лучше.
— Неужели?
— Честное слово! Я галантен, я непредсказуем, но дамам я никогда не вру!
— Никогда?
— Никогда! Я могу лишь чуть-чуть приукрасить действительность.
— А где же твой край света?
— Ты туда хочешь?
— А зачем я тогда за тобой пошла?
— Я не знаю! Но если хочешь на край света — побежали! Туда иначе не попадёшь!
Они бежали по улице, обгоняли людей, перепрыгивали через собак, смеялись и махали пассажирам автобусов.
— Давай отдохнём!
— Что, устала?
— Мы можем поменяться обувью. Побегай на шпильках! Хочешь?
— Зачем они тебе?
— Дань моде. И они так красиво стучат по плиткам.
— Смешно!
— Я знаю. Расскажи пока что-нибудь.
Он присел на бордюр, подперев ладонью подбородок, и задумался. Он сейчас был очень похож на любимого плюшевого медвежонка, который решил, что ему надо взрослеть вместе с хозяйкой. Решить-то медвежонок решил, но всё равно остался таким же милым, добрым и по-детски любимым. Ведь плюшевые медвежата никогда не взрослеют, как бы им не хотелось. Зато они — одни из немногих, кто помнит своих хозяек детьми.
— Да, а хозяйки часто мечтают опять стать маленькими, наивными девочками. Медвежата, кстати, тоже могут рассказать много интересного. Их просто не все слышат. Или слышат, но не слушают.
— Ты что, и мысли читать умеешь?
— Нет. Я просто умею угадывать то, о чём думают другие. Это совсем несложно. Когда придёшь домой, поговори со своим медвежонком.
— Он сохнет на батарее.
— Правильно, ведь за последний месяц он основательно просолился.
Она опустила глаза.
— Расскажи что-нибудь доброе.
— Доброе? Хорошо, будет доброе. Тебе нравится янтарь?
— Ну… У моей мамы есть ожерелье из янтаря. Я когда-то думала, что это такие интересные конфеты, и не понимала, как мама может носить на шее такую вкуснятину вместо того, чтобы её съесть. Потом как-то взяла его и попробовала пососать самый крупный камушек.
— Ну и как?
— Невкусно.
— Когда-то жил на земле Добрый Человек. Он шёл по морскому берегу от одного Края Света к другому. Иногда останавливался, чтобы поговорить с людьми, которых встречал по дороге. Слушая его, люди становились чуть-чуть лучше, чуть-чуть добрее, чуть-чуть умнее, чуть-чуть счастливее. Они удивлялись тому, что он говорил, они наслаждались тем, как он говорил. Его слова летели над побережьем, звенели над волнами, кружились над деревьями. Деревья радостно перешёптывались и запоминали всё, что говорил Добрый Человек. Они запоминали и хотели, чтобы эти слова услышали и другие люди, которые появились на побережье гораздо позже и ничего не знали о Добром Человеке. Но и в те времена мало кто умел разговаривать с деревьями. Вот тогда люди и начали находить на берегу странные камни. Никто не знал, что это такое: кто-то говорил, что это — капли пота уставшего солнца, кто-то называл это душой дюн. Один Мудрец догадался, что камни эти — слёзы деревьев, которые упали на землю так давно, что загустели и стали твёрдыми. А высокие деревья шептали: «Правильно! Правильно! Слушай их! Слушай камни! Слушай слёзы, которые деревья проливали давным-давно, когда ещё не было на земле Доброго Человека. Слушай! Они слышали все Его слова, они передадут их тебе! Слушай!» Конечно, Мудрец ничего не понял. Он ведь тоже не умел разговаривать с деревьями. Но он показал эти камни своим друзьям, и они решили, что необычные слёзы можно очень выгодно продать. Вот так они и разошлись по всему миру. Но только те, кто умеет разговаривать с деревьями, могут услышать слова Доброго Человека. Если ты встретишь этих людей, ты обязательно их узнаешь: у них в глазах отражаются капли янтаря. Всегда внимательно смотри в глаза людям.
Она молчала. Она думала про слёзы деревьев и про слова Доброго Человека. Ещё она вспоминала, когда же в последний раз смотрела кому-то в глаза.
— Отдохнула? Побежали! Ты ведь хотела попасть на Край Света!
Она оглядывалась на бегу и понимала, что они уже там, где она никогда не бывала, хотя считала, что эту часть города знает идеально.
На Краю Света они были на закате. Они смотрели на заходящее солнце, а позади город прятался в ночь, как под одеяло.
— Ты же говорил, что Край Света совсем недалеко.
— Мы просто шли к нему самой короткой дорогой. Если бы мы пошли самой длинной, то оказались бы здесь задолго до нашей встречи в переходе.
— Разве так бывает?
— Не знаю. Сегодня было именно так.
— Надо же. А я тебе по-прежнему верю.
— До сих пор?
— Конечно. Потому что я до сих пор не знаю, кто ты такой. Я даже не знаю, как тебя зовут. Я ведь не умею читать мысли.
— Можно по-другому. Можно просто догадываться, о чём думают другие.
— Кажется, мы уже где-то встречались.
— Неужели ты до сих пор не поняла?
— Что?
— Я — тот Город, который постоянно тебе снится по ночам.
— А кто же тогда я?
— А ты — Весна, которая постоянно снится мне. Которая каждый раз появляется без предупреждения.
В лучах заходящего солнца всё казалось таким тёплым. Даже подкрадывающаяся ночь казалась прозрачной. Она смотрела на человека, который, казалось знал о ней всё. Или почти всё. В его глазах отражались капли янтаря.
детство - пустота. моё детство как-то обошлось без фиолетового цвета. может, радуга? мне почему-то всегда было очень трудно рассмотреть на ней фиолетовую полоску
чувство - гордость. такая вот фиолетовая гордость. странная. про неё забывают очень часто. а потом спохватываются и выталкивают в первые ряды, где она стоит вся такая великолепная. тьфу...
природа - чудеса и странности. ведь в природе фиолетового цвета почти не существует, поэтому про людей, любящих фиолетовый цвет говорят, что они мечтатели - ищут то, чего не бывает.
кто-то - человек, за которого меня пообещали отдать замуж. точнее, он сам сказал, что будет на мне женат. моего мнения при этом не спрашивали. странно, обычно такие вопросы я решаю самостоятельно =) человека видела 2 года назад... около 15-ти минут.
Буду лежать, смотря в пёстрый потолок и наигрывая нечто на гитаре. Нечто будет проситься на волю, рваться наружу, на улицу, грозясь распахнуть окна и улететь. Нечто окажется старой, полузабытой песней, в которой и раньше не было никакого смысла, а теперь она кажется совсем простенькой. Правда, в ближайших окрестностях смысла тоже очень давно не наблюдалось, так что на дерьмовом фоне дерьмовая песенка выглядела не такой уж и дурацкой.
Моя любимая педаль — тормоз.
Мои любимые цветы — деньги.
Мои любимые стихи — проза.
Мои любимые звуки…
Тишина.
Людей нужно любить, людей нужно уважать, к людям надо хорошо относиться, и тогда они к тебе потянутся. Потянутся, хватая за одежду, затаскивая в какие-то тёмные углы, чтобы там, захлёбываясь слезами, вывалить перед тобой все свои маленькие, липкие тайны. А ты будешь стоять, и будешь слушать, и будешь сочувствовать, и будешь кивать в нужных местах, и будешь пытаться изобразить на своём лице что-то, что не звучало бы слишком грубо. Зачем тебе это? Ты ведь любишь человечество, любишь всех! Люби, никто тебе помешать не сможет! И не будет тебе никто мешать. Вот когда любовь твоя будет тебя рвать на части, на мелкие кусочки, тогда ты может быть и подумаешь, что что-то надо было оставить и для себя. Например, жизнь свою. Себе жизнь оставить.
Моя любимая педаль…
Тормоз тебе не нужен. Беги вперёд, не останавливаясь. Беги вперёд. Там тебя ждут. Не опоздай, у тебя осталось не так много времени! Время — величайшая драгоценность. По каплям убегает, утекает, пропадает куда-то, вернуть его уже нельзя. Каждая секунда — счастье, каждое мгновение может быть бесконечным. Если захочешь. Если сможешь. Если посмеешь. Если не попадёшь под власть дней, недель и точек отсчёта. «Завтра» не существует. Есть только «сейчас». Не попадай под власть секундных стрелок. Всё произойдёт тогда, когда ты этого захочешь. Если захочешь. Ты бы мог быть всемогущим, назначая то время, которое утраивает только тебя, не обращая внимания на день, ночь, свет или темноту. Тогда всё для тебя будет вовремя.
Мои любимые цветы…
Деньги шевелятся в кошельке, стремятся прочь, на свободу. Они не могут лежать. Они — живые, они должны быть в обороте. Их нельзя копить. Они уйдут. Все вместе, одним большим табуном. Табуном уйдут, табуном вернутся. Они всегда возвращаются к тем, кто их любит. Приманивай их, пытайся заинтересовать, удивляй. Если найдёшь у денег уши, может и лапши им на уши навешать. Деньги — они как женщины. Они любят, когда весь мир крутится вокруг них.
Мои любимые стихи…
Проза простыми плоскими строчками лежит на столе. А ты? Ты мечешься по комнате, пытаясь придумать что-нибудь ещё, пытаясь отделаться от ощущения, что всё это уже когда-то было — может, не написано, не спето, не рассказано, просто уже когда-то кому-то приснилось. Но было! Было! Ты задыхаясь, меряешь шагами те несчастные метры, в которых запер сам себя. Интересно, ты спасался от мира или спасал мир от себя? На волю? Зачем тебе туда? Ты что-то забыл? Ты что-то ещё не сделал? Ах, вот оно что… Ты ещё не сказал кому-то что-то важное. Очень важное? Серьёзно? Ты ещё помнишь про маленькие, липкие тайны? И как? Всё равно? Ты по-прежнему хочешь утонуть в чужих слезах? Ты не можешь иначе? Ну и лети отсюда вместе со всей своей любовью ко всему человечеству! Ты ему не нужен! Ни ты, ни любовь твоя. Лети, если хочешь. Смотри, вот окно. Раскрой, стань на подоконник и вперёд! Тебя ждут! Очень ждут!
Сижу на окне, болтая ногами. Сейчас я допью чай и плечу. Пора уже. Надо когда-нибудь пробовать. Главное — не забыть дорогу домой. Я…
Вниз, вместо мечты — вниз, вместо — счастья — вниз, вместо полёта — вниз, отсчитывая этажами последние секунды жизни. Они станут бесконечными. Не существует «завтра». Есть только «сейчас». И всё для тебя будет вовремя.
Дом №58 по Горовской улице никогда не был обычным. К чудесам на Горовской привыкли, а вот к самым обыкновенным странным совпадениям — не очень. Сами жители дома №58 в совпадения не верили принципиально. Дело в том, что почти в каждой семье, проживавшей в доме, были кот или кошка. Соседи считали это совпадением. Жители дома №58 предпочитали называть это приятной неожиданностью. Всем, с ними несогласным, они предлагали называть это чудом.
Летом к Нелли Францевне (из 6-ой квартиры) приезжал её двоюродный брат — профессор каких-то там потусторонних наук. Он пытался убедить Нелли Францевну в том, что само по себе наличие кошек в таких количествах в одном доме чудом быть не может. Максимум — весьма странным совпадением. Но, из солидарности со всеми остальными жителями дома, Нелли Францевна в совпадения не верила. Поэтому, вместо того, чтобы начинать долгий и бессмысленный спор, она совала в руки профессору своего Косиньку:
— Посмотри, какое чудо!
В такой ситуации профессор возразить не мог. Не хотел обижать сестру, да и Косинька сам по себе был весьма веским аргументом. В смысле, весил он весьма порядочно, к тому же считал своим долгом отстаивать мнение хозяйки. Всеми доступными способами. И пусть гостей Кося царапал очень редко, но вот в ботинки им гадил регулярно. Поэтому жители дома №58 обычно к мнению Нелли Францевны старались прислушиваться, особенно, находясь у неё дома.
Олег Павлович из 8-ой квартиры (он часто заходил в гости к Нелли Францевне) предлагал профессору приехать к ним в гости ещё разок — в марте.
— Зачем? — спрашивал профессор.
— Вы приезжайте, сами увидите.
— Что увижу?
— Чудеса.
Надо сказать, что в чудеса двоюродный брат Нелли Францевны в глубине души не верил, хотя и был профессором каких-то потусторонних наук. В университете, где он работал, поговаривали, что все его исследования направлены на то, чтобы всё-таки доказать всему миру, что чудес не бывает. К счастью, вопреки всем его усилиям чудеса иногда случались. Например, в доме №58 по Горовской улице.
Дело в том, что каждый март во дворе по вечерам играл оркестр. Даже скорее, джаз-бэнд. Для Горовской улицы это уже само по себе было очень необычно. Вообще-то, к странностям дома №58 соседи уже привыкли. Но вот чтобы джаз по вечерам играли коты! Владимир Ростилавович, старый дирижёр (из 11-ой квартиры), утверждал, что если коты предпочитают в марте играть джаз, вместо того, чтобы просто немелодично орать под окнами — мешать им не нужно. Пусть играют. Тем более, что играли они великолепно. Получше некоторых человеческих джаз-бэндов.
Итак, по порядку. В 1-ой квартире, у Светки, жил кот Батон. Батон был очень большим, очень сильным, очень романтичным и чуть-чуть простоватым. Он был далеко не глуп, но в некоторых жизненных вопросах иногда оказывался наивней котёнка. Зато на саксофоне Батон играл великолепно. Кошечки из соседних дворов заранее занимали места на заборе, чтобы услышать соло Батона, и весь вечер строили коту глазки. читать дальшеБедный Батон ужасно смущался и про себя благодарил всех сверхъестественных существ за то, что родился таким пушистым: иначе все бы заметили, как сильно он краснеет каждый раз.
Но кое-кто збыл уверен, что засевшие на заборе мохнатые соблазнительницы ничего не добьются. В 5-ой квартире, у лучшей подруги Светки — Верки, жила очень молодая, но очень практичная кошка Дуська. Она-то точно знала, кто будет гулять с Батоном этой весной. Несмотря на то, что сам Батон об этом пока ешё не догадывался.
Вообще-то Дуську звали Дульсинеей — хозяйка очень любила «Дон Кихота». Вот только на Дульсинею Дуська пока не тянула — мала была ещё. И нахальна. Все дни она гуляла по окрестностям — дворам, подворотням свалкам. Домрой приходила только поесть. Или поспать. Или вообще не приходила. За себя постоять могла. Даже самые матёрые соседские коты-хулиганы с Дуськой предпочитали не связываться. И если Дуська решила, что Батон будет с ней — значит, Батон будет с ней.
Но была здесь одна трудность. Сердце Батона было занято уже давно и похоже что бесповоротно. Батон любил отварные сосиски, любил больше всего на свете. Казалось, что никто не изгонит эту страсть из его сердца, ведь он даже саксофон бросал, когда слышал заветное «Батон, кушать! Батон, сосиски!» Дуська проклинала бессовестных мужиков, которые готовы пожертвовать любовью ради сосиски, и строила новые коварные планы.
На втором этаже, в 3-ей и 4-ой квартирах жили двоюродные братья — Борик и Славка. У них тоже были коты, тоже братья. Но родные. Котят звали Чук и Гек. Не смейтесь, их действительно так звали. В оркестре Чук и Гек были ударниками. Не социалистического труда, просто ударниками. То есть, играли на ударных инструментах. Коты из соседних дворов в шутку прозвали их «Safri Duo». Чук и Гек на прозвище не обижались и лупили по своим инструментам ещё громче Матери Борьки и Славки уже давно грозились выкинуть котят на улицу: им надоели бесконечные репетиции, после которых надо было выметать осколки разбитых ударным трудом тарелок. Шкодить котята не хотели, просто во время репетиций иногда экспериментировали, пытаясь придать новое звучание старым, привычным вещам. Не все вещи попадали в ногу со временем. Или попадали, но недолго выдерживали новые ритмы и мелодии. Обычно Чук и Гек в своё оправдание пищали, что вещь и так морально устарела. Мамы за шкирку выносили котят с кухни и обещали после следующей разбитой тарелки стать немодными и консервативными, то есть попросту выкинуть новые веяния на улицу. Сидя под лестницей, котята осуждали немодность и консервативность и мечтали о мировой культурной революции. О мировой сексуальной революции им мечтать ещё было рано.
Как звали кота, жившего у старого раввина из 9-ой квартиры, никто не знал. Но из уважения все называли его Израилем Яковлевичем. На Израиля Яковлевича кот отзывался, на Изю — никогда. Целыми днями напролёт кот занимался очень важным делом — спал. Иногда просыпался и давал мудрые советы, но никогда не вмешивался со своими советами в чужую жизнь. За это его и уважали.
Во 2-ой квартире своих кошек не было. Зато там был попугай, который целыми днями напролёт, как и Израиль Яковлевич, занимался одним делом. Пусть и не настолько важным. Попугай орал. Вечером он орал, требуя, чтобы хозяева открыли клетку и форточку. Вылетев из клетки, попугай орал в форточку, заказывая песню. Чтобы отвязаться от попугая, коты устраивали концерт по его заявкам, и тогда попугай начинал орать что-то совсем непонятное. Время от времени он затыкался и косился на собравшихся во дворе слушателей, явно ожидая аплодисментов. Аплодисментов попугаю никогда не доставалось, аплодировали котам. Но попугай, сидя на своей форточке, тоже раскланивался. До некоторых пор.
В 8-ой квартире у того самого Олега Павловича жил кот Бегемот. В глубоком детстве его звали совершенно по-другому, но уже тогда он был очень большим и очень чёрным. Потом, когда кот подрос и прочёл «Мастера и Маргариту», он потребовал, чтобы его называли Бегемотом и никак иначе. С ним никто не спорил — Бегемот был слишком примечательной личностью, чтобы с ним спорить. Ведь одновременно с «Мастером и Маргаритой» кот штудировал восточные кошачьи боевые искусства, философскую литературу и кошачью «Камасутру». Поэтому подход он мог найти к кому угодно. Даже к попугаю.
Однажды, во время очередного концерта, попугай опять уселся на форточке и опять принялся орать. Бегемот по-хорошему попросил попугая заткнуться. Попугай орал. Бегемот очень вежливо и всё ещё по-хорошему попросил попугая заткнуться. Попугай орал. Бегемот допрыгнул до окна второго этажа, схватил попугая, спрыгнул обратно, прижал попугая к земле и ещё раз по-хорошему попросил попугая заткнуться. Попугай задумался. Все остальные коты подошли поближе. Израиль Яковлевич проснулся (ради такого дела!) и сказал, что против общественного мнения плыть нельзя — это так же бессмысленно, как и поднимать лапу против ветра. Израиля Яковлевича попугай уважал. Бегемота тоже (попробуй не уважай кого-нибудь, когда он наступил тебе лапой на горло). На всякий случай, попугай спросил, есть ли у него выбор. Попугаю пообещали, что выбор у него будет. Вместе с перспективой. Перспектива одна, но вкусная, то бишь — суп. Попугай задумался. Робко попытался возразить, что суп из него получится невкусный. Попугаю ответили, что пипл схавает всё. Попугай пообещал впредь согласовывать свои желания с окружающими, после чего ему ещё раз наступили на горло (для профилактики) и выпустили. С тех пор птица разговаривала со всеми тихим, вежливым шёпотом. Птицу даже стали уважать.
В 12-ой квартире тоже не было своих кошек. Там жила Анастасия Георгиевна, старая учительница. Обычно именно она пристраивала всех котят, которые обязательно появлялись в доме после каждого марта. Котята были уже у всех её учеников, учеников учеников, друзей, друзей друзей, друзей учеников, учеников друзей и просто родственников. В общем, окошачено было уже всё окружение Анастасии Георгиевны. Владимир Ростиславович (тот самый старый дирижёр из 11-ой квартиры) обещал ей помочь: сказал, что будет пристраивать котят в свой оркестр и оркестры друзей.
У самого Владимира Ростиславовича кот уже был, и именно Шурик (так звали кота) обеспечивал весь оркестр нотами. Коты были довольны, а вот Владимир Ростиславович сердился каждый раз, когда обнаруживал копающегося в его бумагах Шурика. В общем, на репетицию Шурик прибегал в слегка встрёпанном состоянии, а из окна 11-ой квартиры доносились раскаты могучего баса Владимира Ростиславовича. Обычно дирижёр предлагал различные способы расправы с «этими горе-музыкантами». Коты предпочитали особенно не вслушиваться в его слова — берегли свою хрупкую и ранимую психику. Успокоить Владимира Ростиславовича могла только Анастасия Георгиевна: она обычно звала его с себе на чай с конфетами и просила не сердиться так на милых усатых зверюшек — они ведь просто тянулись к искусству. В этот момент в двери обычно появлялась милая усатая мордочка Шурика, заявляла «Вот именно!» и быстренько спасалась от праведного хозяйского гнева путём прятания под кроватью, откуда его уже никто не мог достать. Ведь в гневе Владимир Ростиславович бывал весьма крут: одним слегка встрёпанным состоянием Шурик обычно не отделывался. Поэтому ни руками, ни шваброй, ни скрипкой его выудить из-под кровати было невозможно. Кот обычно дожидался, пока Анастасия Георгиевна не войдёт в комнату и не начнёт причитать, чтобы Владимир Ростиславович немедленно встал с холодного пола, пока не простудился. Пока Владимир Ростиславович смиренно поднимался и отряхивался, Шурик выскакивал из-под кровати и убегал во двор. Вслед ему летели тапочки Владимира Ростиславовича и подробное описание того, что будет с котом, если тот посмеет ещё хоть раз рыться в партитуре. Шурик, отбежав на безопасное расстояние, промяучивал «Вот так вот тапком убивают чувства!» и гордо удалялся. К вечеру они всегда мирились и, устроясь вдвоём в большом уютном кресле, обсуждали какие-то свои мужские вопросы. Анастасия Георгиевна сидела на диванчике и любовалась. Вообще-то, кот и дирижёр обожали друг друга и даже помнили об этом. До следующей репетиции.
В 10-ой квартире у девушки Марианны жила Гризабелла. Просто Марианна в детстве мечтала когда-нибудь спеть в мюзикле. Мечтала Марианна, а имечко кошке досталось. Но кошка была очень довольна, ведь она была единственной Гризабеллой на всю Горовскую улицу. Как должна вести себя настоящая Гризабелла, кошка не знала и, честно говоря, была этому очень рада, потому что могла вести себя так, как хотела, а не так, как обязывало бы её имя. Гризабелла просто была самой собой и считала, что это — величайшее счастье на земле.
В 13-ой квартире, которая вообще-то была не квартирой, а скорее получердачным помещением (если есть полуподвальным помещения, должны быть и получердачные), в общем, в 13-ой квартире жила художница. Сколько ей на самом деле было лет, никто не знал: в разные дни она могла выглядеть и на 14, и на 34. Для удобства считали, что ей около 24-х. Наверное, оно так и было. Вообще, художницы — очень странные существа, не менее странные, чем живущие у них кошки. Кошка художницы была рыжей, как и сама художница, что само по себе уже говорит о многом. Откуда они обе появились, никто не знал: вот просто появились в один прекрасный день в получердачной квартире №13 художница и кошка. Обе стоили друг друга, обе любили слушать кошачий джаз-бэнд. Иногда то одна, то другая просили спеть серенаду. Коты смущались — серенад они петь не умели. А кошка и художница улыбались друг другу и садились играть в шахматы.
Конечно, кошачьи концерты понравились не всем и не сразу, и дело даже не в том, что коты не могли спеть серенаду, просто Нелли Францевна полагала, что по вечерам все порядочные коты должны сидеть дома. Она так и заявляла Олегу Павловичу, который конечно же с ней соглашался. Слишком уж угрожающий вид был у Коси, а Олег Павлович обычно приходил в новеньких туфлях. Тем не менее, он не прекращал попыток убедить Нелли Францевну в том, что коты, играющие джаз всё же лучше обыкновенных немузыкальных котов. Тем более, что его Бегемот был в этом оркестре кем-то не ниже главного администратора. По секрету скажу, что Олег Павлович, пусть и не имевший высшего образования, старался произвести впечатление человека начитанного, культурного, понимающего Искусство. В обществе Нелли Францевны он прямо-таки расцветал. Закадрить он хотел Нелли Францевну, вот только не знал, как к этому отнесётся Бегемот. По правде говоря, именно Бегемот был настоящим хозяином 8-ой квартиры, а Олег Павлович вместе со всеми своими стараниями был в неё просто прописан. Но ради счастья Олега Павловича Бегемот был согласен терпеть и Нелли Францевну, и даже Косиньку.
— Кстати, почему Кося? — спрашивал Олег Павлович.
— А это старинное французское имя. Косей его могут называть только самые близкие люди. Для всех остальных он — Консоме!
— Как?
— Консоме! — гордо отвечала Нелли Францевна.
— Простите, но «консоме» — это французский бутерброд! — Олег Павлович говорил очень уверенно, потому что для того чтобы произвести впечатление человека образованного, выучил весь «Словарь иностранных слов».
— Косинька, ты слышал? В твою честь французы назвали бутерброд, Косинька!
Косиньке, по большому счёту было всё равно. Олег Павлович тем временем вспоминал: а может, французский бутерброд — это «канапе», а «консоме» — это суп с яйцом и майонезом. В общем, «консоме» — это что-то очень французское и очень вкусное. Даже если это бутерброд, то бутербродов из Косиньки получится много. Хотя на француза, несмотря на все старания хозяйки, Кося не походил. Морда у него была очень русская и очень сытая.
— Мой Косинька не такой, как все эти невоспитанные кошки! — тем временем продолжала Нелли Францевна — он хороший котик, он по вечерам под окнами не орёт, правда, милый?
Косинька по вечерам под окнами не орал, даже в марте. Он просто не понимал, зачем это нужно, потому что Косю для его же блага кастрировали в глубоком детстве.
Нелли Францевна один раз уже уговорила Олега Павловича посадить во двор большого и злого пса. Несколько вечеров концертов не было. А потом Бегемот познакомил этого большого и злого с милой овчарочкой из соседнего двора. Котам больше никто не мешал, а через некоторое время Анастасия Георгиевна пристраивала не только, котят, но и щенков.
Вскоре в оркестре появился солист. В 7-ую квартиру, которая до этого пустовала, въехал молодой, перспективный редактор. Говорят, что он активно помогал пробиться таким же молодым талантам, поэтому все его почтовые ящики всегда были переполнены. Е-мэйлы редактор читал сам, а вот всей рукописной корреспонденцией занимался кот. Мнение своё о прочитанном кот выражал очень просто: если редактор обнаруживал, что какая-то рукопись дурно пахнет, значит, она совсем никуда не годилась.
Кот был талантлив. И петь он умел. И главное — он умел петь серенады. Бегемот, когда узнал об этом, сразу же пригласил его в оркестр солировать. Сам Бегемот пел очень редко, поэтому в такую находку вцепился всеми лапами. Коты сдружились. Через некоторое время сдружились и редактор с Олегом Павловичем. У молодого редактора было много совершенно замечательных книг. Олег Павлович был в полнейшем восторге: теперь он мог наслаждаться великолепнейшей литературой, до которой молодому редактору не было никакого дела — его от чтения уже просто тошнило.
В общем, все были счастливы. Только Косинька иногда вечером отрывал свою пушистую попу о подоконника, вставал на задние лапы и голосом великомученика мяучил в форточку:
— Прекратите шуметь! Сколько можно?! Я спать хочу!
На что Израиль Яковлевич открывался один глаз и заявлял, что тот, кто не может спать при любом шуме, не очень-то и устал. После чего переворачивался на другой бок и дремал дальше.
Вот такой джаз-бэнд жил в доме №58 по Горовской улице. С тех пор, как в дом переехал молодой редактор, стало понятно, что джаз-бэнд будет процветать. И ещё стало понятно, что бедный Батон обречён. Кот молодого редактора и кошка художницы с удовольствием по самые ушки вляпались в весёлую игру «Соврати Батона!» Что из этого получилось…
Всё равно слышал: «а он, а она, а они, а те, а другие, да как так можно, они ведь, бессовестные, зачем, вчера, завтра, устроили, я всё понимаю, неизвестно, сказал, бардак, сделал, соврал»
Хватит!
«Хватит!» — кричал Человек.
Человек кричал: «Да ебите вы, кого хотите! Оставьте в покое мои мозги!»
Человек шагает по широкому проспекту, исхоженному им вдоль и поперек, так хорошо известному и предсказуемому. Поэтому Человек не смотрит по сторонам: он не ждет здесь сюрпризов. Человек погружен в свои мысли. Человек не видит того, что происходит вокруг. Или не хочет видеть. Человек просто смотрит себе под ноги. Человек идет по городу…
Человек одинок. Даже в толпе. Особенно в толпе. Оказываясь вне своего дома, человек пытается спрятаться, отгородиться, закрыться, замаскироваться, застегнуться, остаться незамеченным и, тем не менее, произвести впечатление.
А лучше всего, наверное, было бы спрятать себя, любимого, в прозрачный шар. Ничем и никем не пробиваемый. Чтобы избежать «нежелательных контактов» на улице. И особенно в общественном транспорте. Там толкают. Там хамят. Поэтому заветная мечта Человека — скорее пройти, пробежать, проехать, выскочить, доползти и захлопнуть дверь. Он — дома. Теперь Человек может расслабиться и немножко побыть самим собой. Теперь он, вывесив на двери табличку «мой дом — моя крепость», отдыхает. И в душе немного завидует черепахам, которые свой дом носят на себе и в любой момент могут там спрятаться.
На следующий день Человек опять стоит на остановке. Пытается вообразить, что вокруг него — скорлупа или панцирь. В общем, что-то прочное и надежное. Чтобы окружающий мир не добрался. Иначе жизнь подхватит, закрутит, оскорбит, посмеется, унизит, растопчет и бросит где-нибудь на обочине.
Человек боится тех, кто подходит к нему на улице. Человек знает, что обратиться к нему, к Человеку, могут только в одном случае: если им что-нибудь нужно. Хорошо, если просто спросят дорогу или время. А если денег попросят? Или потребуют? Или загипнотизируют — всякое случается в наши дни. Поэтому — быстрее прочь, подальше от «нежелательных контактов».
Человек свято уверен, что никто не подойдет просто так. Наверное, они что-то рекламируют. Да, так и есть: в руках у них яркие бумажки, на лицах — милые улыбки. Сейчас будут рассказывать про достоинства нового стирального порошка. Или про новую парикмахерскую. Или…
Человек осторожно берет яркий листочек и читает. Изумленно хлопает глазами. Перечитывает. Пытается понять. «Сегодня началась Весна. Улыбнись и передай улыбку другому». И все.
И вот тогда Человек вспоминает, что сегодня — 1 марта.
Я не знаю, зачем это было нужно. Просто пришла Весна. Вместе с ней пришла Идея. Может быть, глупая и несерьезная. Но Идея заявила о своем существовании и тихим, но настойчивым шепотом потребовала, чтобы ее реализовали. Так появились стопочки ярких листочков, с которыми мы пошли по городу.
Раздать такие «улыбки» было нелегко. Многие слишком старательно делали вид, что ни нас, ни этих ярких листочков не существует. Кто-то просто вежливо качал головой, отказываясь. Кто-то шарахался в сторону. Кто-то отворачивался и ускорял шаг.
Неужели мы настолько боимся друг друга? Прячемся от всего нового, необычного, непривычного? И никому не верим? А, может, страх перед неизведанным — это просто защитная реакция? Или во всем виноваты обстоятельства?
Это даже не детские «охранные заклинания». Если ребенок говорит «чик-чик, я в домике», значит, он спасается от явной опасности. А что делать, если Человек прячется в «домик», даже не желая знать, что его ждет снаружи? Сам он вместе со своими мыслями и своими страхами прячется где-то внутри. Внутри себя. То, что видим мы — внешний панцирь, очень похожий на Человека. Матрешка. Целый город матрешек…
Не так много было тех, кто с интересом брал яркий листочек. Кое-кто настойчиво пытался выяснить, что же ему такое предлагают. Многие брали листочки просто из вежливости, не желая обидеть. Читали. Перечитывали. Пытались понять.
Но люди улыбались! Люди действительно улыбались. Некоторые — немножко растерянно, смущенно, будто впервые за долгое время. И с интересом осматривались вокруг: неужели что-то изменилось оттого, что пришла Весна?
Я не знаю, что они видели. Мы раздавали листочки и шли дальше. Оборачивались всего лишь несколько раз, когда люди кричали нам вслед: «Спасибо!»
Шутят, что в наши дни до людских сердец можно достучаться только отбойным молотком. Иногда казалось, что шутники не слишком преувеличивают, потому что во время того похода по городу многим можно было пожелать счастья, только приперев их к стенке. Чтобы не убежали.
1 марта в городе стало на пару сотен улыбок больше. Наверное, это была рекламная кампания Весны. О ней ведь тоже нужно иногда напоминать, чтобы люди хотя бы изредка выглядывали из своего панциря. Чтобы в стенах, которые они возвели вокруг себя, появлялись окна. Маленькие окна в большой мир.
*выписки из обыкновенных дневников обыкновенных девушек. с претензией на философское понимание жизни.
сама подборка выписок на звание произведения, обладающего некой художественной ценностью, не претендует*
«…Здравствуй, дорогой дневник!
Ещё совсем недавно я и не предполагала, что буду здороваться с тетрадочкой. Многие мои подруги ведут дневники. Записывают в них свои ощущения, мысли, мечты. Им это помогает разобраться в себе, понять, что с ними происходит. По крайней мере, они так говорят.
Вот и я подумала: надо попробовать. Вдруг, перечитывая собственные записи, я смогу лучше узнать себя? Вдруг открою в себе литературный талант?
Решено: с сегодняшнего дня буду вести дневник. Особый, куда записывают не события дня, а свои размышления, своё понимание происходящего. Пусть я ещё не слишком многое знаю о настоящей жизни, но все же какой-то собственный опыт у меня есть. Значит, я уже смогу делать выводы из своих поступков и поступков окружающих. По крайней мере, попробую. Вот этим и займусь…
Итак, запись первая: читать дальше сегодня Юля пришла в школу в новых красных брюках. Моя мама сказала бы, что выглядит она в них слишком вызывающе, но я считаю, что каждый может одеваться так, как хочет. Но что при этом думают окружающие? Вот и первый вопрос, над которым я хочу подумать: как совместить то, что хочется самому, и то, чего от тебя хотят другие? Как же понять, что важнее?..»
«…Нинка весь день почти ни с кем не разговаривала; ходила по школе, смотрела в пол и что-то бормотала себе под нос. В конце концов я её поймала в коридоре и спросила, что с ней такое. Нинка сказала, что она пытается понять, в чём смысл жизни. Сказала абсолютно серьёзно. А когда я захотела узнать, с чего бы это вдруг, она сделала страшные глаза и прошептала, что теперь у неё тоже есть тайна. Решив ей подыграть, я заговорщицким шёпотом спросила, что же там такого страшного. Нинка, испуганно оглядываясь, рассказала, что завела дневник, в который она будет записывать мысли и рассуждения, «совсем как взрослая». Потом ещё раз попросила никому про это не рассказывать: боится, что её засмеют. Может быть, правильно боится: у нас в школе не любят белых ворон. Все должны быть одинаковыми. Одинаково слащаво-розовыми. Многие девчонки уже сейчас похожи на фарфоровых кукол: бессмысленно красивых и безнадёжно тупых. Не полагаются мозги фарфоровым куклам. Иногда мне их очень жаль.
Нинка — она не такая. Она пытается быть самостоятельной, думать по-своему, не так, как принято. Вообще, в этой школе она одна из немногих, у кого есть своё собственное мнение. Вот и дневник теперь завела. Молодец. Ей это поможет остаться собой, не затеряться в этой розовой бессмысленности. Чудесный ребёнок. Талантливый…»
«…сегодня рассказала о своём дневнике Алесе. Не знаю, зачем, но мне казалось, что она меня поймёт. Алеся — человек серьёзный и интересный. Чем-то отличается от всех остальных девчонок в её классе: не такая легкомысленная. И поддержать может… Кажется... Вообще, она всё больше молчит, но если начинает говорить, я всегда её слушаю, раскрыв рот. И вроде бы ничего совсем уж необычного не рассказывает, но всегда так интересно. Я вот немножко подрасту и буду стараться хоть чуточку быть похожей на неё.
Но, кажется, я совсем забыла, зачем вообще заводила этот дневник. Итак, что же мы можем сделать, чтобы наше желание быть самим собой совпадало с желаниями родителей, учителей, друзей? Я замечаю, что некоторые люди посвящают всё своё свободное время попыткам произвести впечатление на окружающих. Их действия часто противоречивы. Даже не знаю, с чем таких людей можно сравнить. Может, с елочными игрушками: снаружи красиво, а внутри пусто?
А есть и другие... Всем помогают и при этом остаются настоящими, искренними. Вот они действительно всегда по-своему счастливы. Например, Алеся... От её улыбки становится как-то теплее. Вот только глаза у неё почему-то грустные. Я часто вижу, как на переменах она сидит на подоконнике, смотрит в окно…»
«…и глаза у неё при этом, как у побитой собаки. Я её, конечно, уважаю, человек она очень интересный, но полностью уходить от реальности всё же нельзя.
Девчонка она хорошая, но в последнее время ведёт себя настолько глупо! Я знаю, что она меня считает всего-навсего фарфоровой дурой, которая только и умеет умильно хлопать глазками. Она явно думает, будто я считаю, что вся современная культура ограничивается «Фабрикой звёзд». А она никогда не пыталась понять, почему так часто хочется побыть простой безмозглой куклой? Если я так от жизни спасаюсь? Ведь не одной ей может быть плохо.
Как говорит одна наша одноклассница: милые мои, ведь это так удобно! Не нужно принимать никаких решений: всегда найдётся кто-то большой и сильный, кто решит всё за меня. Ну а эта Алеся…Она обвиняет остальных девчонок в классе в том, что они пусты и неоригинальны. Разве она не понимает, как смешно выглядит при этом? Тоже мне, философ доморощенный, госпожа Индивидуальность! Играет сама с собой в белую ворону и воображает, что только она знает, что такое Жизнь! Изо всех сил избегает поп-культуры, думая, что может растерять свою драгоценную Оригинальность и Неповторимость! Она вообще когда-нибудь пыталась поговорить с остальными, как с живыми людьми? Или сразу же уверила себя, что её никто не понимает и не принимает?
Нинка бегает за ней хвостиком, пытаясь не пропустить ни одного слова. Вырастет таким же асоциальным элементом. Надо будет с ней серьёзно поговорить…»
«…в который раз про смысл жизни. А потом она ещё спрашивает, почему у меня глаза такие грустные. Что я ей ответить могу? Я могу только тихо улыбнуться и сказать, что жизнь такая... Грустная… Что очень часто мне бывает просто грустно. Не буду жаловаться на учителей, которые придираются, и на друзей, которые не понимают. На родителей, которые каждый вечер ругаются. А потом, перессорившись всласть, они начинают читать мне нотации. В чём-то родители иногда правы, но не могу же я думать о географии, когда пытаюсь записать новую песню! Песни ведь приходят сами по себе, от них нельзя отмахнуться просто так. Иначе потом я их уже не вспомню.
Отец сердится и говорит, что это никому не нужно, что я лишь впустую трачу время неизвестно на что. Ну как же он не понимает, что есть люди, которые нас слушают, которым мы небезразличны! Наш мир прекратит существовать, если каждый будет жить только для себя! Нужно хоть что-то дарить окружающим! Иногда ведь так хочется сказать…»
«…здравствуй, дорогой дневник! Честно говоря, я запуталась в том, что происходит. Попытаюсь записать всё по порядку.
Вчера Алеси не было в школе. Возвращаясь домой, я как раз думала, что надо будет ей позвонить, узнать, всё ли в порядке, когда, спускаясь в переход, услышала, как кто-то играет на гитаре. Решила взглянуть на музыкантов поближе. Когда подошла, узнала Алесю и Антона — парня, который помогал записывать её песни. Третий — Стас — подходил со шляпой к людям и просил «чуть-чуть денежков на пару булочек и стакан компота». А Алеся с Антоном играли. Красиво. Я остановилась послушать. Через некоторое время заметила, что вокруг стоят и другие ребята из нашей школы. Тоже слушают.
А потом подошла Алесина классная. Конечно, она не обрадовалась, когда увидела, что её ученица вместо уроков сидит в переходе с гитарой. Она ясно дала всем понять, что она думает по этому поводу…»
«…по-моему, её было слышно даже на улице. Она собиралась звонить Алесиным родителям, собиралась говорить с директором. Собиралась делать ещё что-то. Ну и пусть собирается. До сих пор она не слишком беспокоилась о своём классе. Максимум — следила, чтобы не курили на крыльце школы. Даже не потому, что заботилась о здоровье курильщиков, а потому, что ей выговор могли объявить.
Нинка стояла рядом и только испуганно хлопала глазами. Парни с гитарами ещё в самом начале скандала куда-то исчезли, так что с классной Алеся разбиралась сама…»
«…сегодня в школу пришёл милиционер. Сказал, что домой она так и не вернулась. Просил сообщить, если кто-нибудь вдруг что-то узнает.
Мне страшно. Алеся, конечно же, девушка неглупая, но что она будет делать одна, без крыши над головой, без денег? Где её теперь искать? Вдруг с ней уже что-нибудь случилось? Дорогой дневник, подскажи, как теперь быть?..»
«…мне просто надоело. Когда она что-то кричала там, в переходе, я её даже не слушала. Всё равно я примерно знала, что она может сказать в такой ситуации. Зачем лишний раз расстраиваться? Я лишь делала вид, что её слушаю, что-то отвечала невпопад, а сама пыталась сложить крутившиеся в голове слова в строчки, чтобы потом записать. Хорошая должна получиться песня.
А ещё я смотрела на ребят из школы, которые тогда тоже были в переходе. Кто-то улыбался сочувственно, кто-то — злорадно. Нинка, по-моему, просто перепугалась, что-то хотела сказать в мою защиту, но я жестами попросила её не вмешиваться. Всё равно бесполезно. Не хочу, чтобы ещё и она влипла в эту историю.
Юля стояла за спиной у классной и кусала губы. Странно, вроде бы она меня даже жалела. Не ожидала от нее... Она всегда так старательно изображала маленькую циничную стервочку, что все ей почти верили. Оказывается, она и человеком может быть, когда забывает о «таких необходимых в нашей жизни расчётливости и практичности».
Домой мне возвращаться было незачем. Не ждали меня там. Точнее ждали, но не меня, а какого-то другого ребёнка, которого родители сами себе придумали. Они так огорчаются, когда я поступаю не так, как должен поступать идеальный, ими придуманный ребёнок. Вот пусть и воспитывают своего, придуманного, за которым они меня не видят.
А я уйду. Куда-нибудь. Заберусь в первый попавшийся поезд и уеду. Далеко, туда, где меня никто не знает. Я не буду скучать, ведь со мной будут мои песни. Больше мне никто и не нужен. Вперёд, девчонка! Я в тебя верю!..»
«…если я правильно поняла, её сняли с какого-то поезда.
В школе Алеся вообще ни с кем не говорила. Учителям тоже не удавалось её расшевелить: она вроде бы даже не замечала, что её о чём-то спрашивают. Вообще ни на что не реагировала. На переменах сидела на подоконнике и смотрела, как сбегают по стеклу дождевые капли. Кажется, плакала.
Что же случилось с вами такое, мисс Оригинальность? Похоже, что нашу белую ворону всё-таки посадили в клетку.
А мне её действительно жаль…»
«…а я вообще боялась к ней подойти. Всё думала, как можно помочь человеку, который раньше сам всем всегда помогал? Я не знаю…»
«…потом пришли те парни, которые были с ней тогда в переходе. Антон, кажется, и… не помню, как второго зовут…»
«…втроём ушли из школы. Я смотрела на них.
Я тоже хочу научиться писать песни. Потом, когда вырасту. Я ведь смогу, дорогой дневник, правда?..»
«…Нинка думала, что я её не вижу, пряталась где-то в углу. Чудесный ребёнок. Отзывчивый…
Мы пошли в наш гараж. Просидели там до вечера. Смотрели на дождь. Пили чай и слушали, как капли стучат по крыше. Играли…
Дома я ни с кем не разговариваю. Пришла, ушла. Мы уже больше не семья. Просто существуем в одной квартире.
Антон говорит, что есть возможность сыграть концерт на следующей неделе. Вот и хорошо…»
«…и, конечно же, туда все пойдут. Как же иначе — ведь эта троица теперь известна всей школе. Посмотрим. И послушаем…»
«…сегодня должна была быть генеральная репетиция. Я вышла на улицу, воздухом подышать, на закат посмотреть. Стас выглянул из гаража, спросил, где мои новые тексты. Сказала, что в тетрадке, в сумке. Зря.
Когда зашла в гараж, увидела, что парни читают мой дневник. Наверное, наткнулись, когда искали тетрадку с текстами. Они читали и смеялись: «Да-да! Вперед, девчонка! Я в тебя верю!»
Не помню, что я им наговорила. Помню, что это было долго, громко и обидно. И они в долгу не остались.
Всё. Теперь действительно всё.
Если хотите общаться с придуманным вами человеком — вот и общайтесь с ним! Зачем называть его моим именем?! Здесь только я и никого больше! И если вы меня не видите… Тогда что я здесь делаю?
При чём здесь я? Я — всего лишь Песня.
Простите. Пожалуйста…»
«…Прощай, дорогой дневник!
Сегодня вечером я тебя сожгу.
Сегодня вечером я забуду эту историю.
Сегодня вечером я изменюсь.
Сегодня вечером я напишу свою первую песню.
Сегодня вечером я тебя сожгу…»
«…зачем она это сделала?
Дура!
Госпожа Индивидуальность!
Ворона! Белая! Птица гордая, сильная, но…
И плевать мне на то, что её откачали! А если бы «скорая» приехала на 15 минут позже, что тогда? То, что она про себя уже давно не думает, я знаю. А как же Нинка, которую саму чуть на «скорой» не увезли? А как же эти оболтусы-гитаристы?
Что же случилось с вами такое, мисс Оригинальность?
Теперь вы вообще ни с кем не разговариваете.
Вы больше не поёте.
Почему?..»
«…Я — всего лишь Песня. Обыкновенная песня, которую так никто и не споёт. Обыкновенная несбывшаяся мечта.
Я возьму тетрадь, чтобы записать себя. Хотите знать моё имя? Я — обыкновенная школьная история.