экспериментально выяснилось, что я всё-таки хуйло, а не джедай а выбирая между поэтом, трансвеститом и енотом, я остановилась на еноте ещё мне никогда не стать физиком-ядерщиком, викарием, матерью Терезой и, возможно, канадским лесорубом осознав всю степень своего ничтожества, уехала топиться в Березине
у нас 20 июля закончилось совсем недавно, поэтому можно. а в Гонолулу аборигены ещё успеют кого-нибудь затанцевать до смерти и съесть до конца 20 июля, поэтому тем более можно.
а вообще-то зануда фиббер и его день рождения, в силу забавных циферок и географического бытия, теперь такие круглосуточные, ну прям как аптека.
Вот как бывает: живёшь праведно, защищаешь слабых и обиженных, поддерживаешь миропорядок и несёшь свет Истины людям. А потом у тебя в ножике с фонариком садятся батарейки, и ты уже просто какое-то очередное хуйло, а не джедай.
Пока дайри-элита и дайри-богема, трагически сверкая обнажёнными правыми сиськами, швырялись друг в друга авторитетом и какашками, дайри-пролетарии и дайри-плебеи, а также присоединившееся к ним дайри-быдло, жизнерадостно бухали и трахались. Чего и вам желают.
Употребление нелитературных слов в относительно литературных записях обычно радует мифического зверя ПЧ, и тот, заливисто хохоча и хлопая себя по коленкам, радостно восклицает: «Да этот человек умеет обращаться со словом жопа! Это вам не жемчужины из дерьма-то вылавливать! Ха!» Хотя, если я просто большими адекватными буквами напишу хуй на всё пространство записи, это не заставит кого-либо задуматься о том Наследии, которое он оставляет для Будущего. Отвратительно.
Вот некоторым почему-то смешно, а я с этим живу: читать дальше
Публично меряться ПЧами гораздо продуктивнее, чем размахивать членом или оценивать степень волосатости яиц. Всё-таки длина хуя, в отличие от количества ПЧей на душу населения, от интеллекта и обаяния не зависит. К сожалению.
Или кто-то старательно делает вид, что объёмы восторженных ПЧей, сидящих в кустах у крылечка, его совершенно не волнуют. После полдня бегает по комнате с воплями «Какая блядота от меня отписалась???», после меланхолично ваяет пост о несовершенности бытия.
Или, например, говорит, что других разных много и всех тапком не перебьёшь, а я такое одно, и в Керчи я был, не доплюнете до моей кокольни, давай, детка, почеши моё эго.
Это я к чему.
(ещё шматок кошачьей шерсти) Обратите внимание на тенденцию: Кошка, которая Маузера, по этому самому количеству ПЧей на душу населения медленно, но верно нагоняет Лося, который Слоняузера который просто Лось. Видимо, скоро придётся ваять монументальное полотно «Кошка, обламывающая рога Лосю (натюрморт, первая половина XXI столетия, карандаш, сканер, фотошоп)».
— Ухи-ухи-ушеньки мои! Отпусти меня, гадкая девчонка! Пусти ухи, кому сказано! Алиса задумчиво рассмаривала Белого Кролика, аккуратно подняв его за уши, а тот вырывался, кусался, брыкался и вообще вёл себя отнюдь не как джентельмен. Наконец он чуть утихомирился и, сменив тон, сказал: — Хочу отметить, что для юной благовоспитанной леди подобное отношение к старшим совершенно недопустимо и я требую, чтобы меня немедленно, я подчёркиваю, НЕМЕДЛЕННО вернули на место моего предыдущего пребывания. — А я про тебя кое-что зна-а-аю... — ответила ему Алиса. — Да что?.. Да что ты знаешь, а? — взвился Кролик, задыхаясь от возмущения, — Ты ведь даже называешь меня не иначе как Мистер Кролик! Ты даже имени моего не знаешь, Сократ недоученный! Пусти ухи, кому сказал! Алиса вздохнула и опустила Кролика обратно на дорогу из жёлтого кирпича. Не без удовольствия наподдав острым носочком алмазного башмачка прямо под пушистый белый хвостик, она кричала вдогонку убегавшему Кролику: — Run, Forrest, run! — и шептала, размазывая слёзы, — До свидания, мистер Плейбой...
— Обычно туристы, выбирая маршрут, едут не в Красную пещеру, а в Эмине-Баир-Хосар. А знаете почему? Они хотят увидеть скелет мамонтёнка! — сверкая в ночи просветлёнными очами, вещала тётя, заманивавшая наивных отдыхающих в тенета экскурсий. — Знаю! — всхлипывая, отвечала я, — Знаю, я про вашего мамонтёнка! Он же небось упал там в яму, очень испугался, долго плакал, звал маму — он же совсем маленький. А мама не пришла. Или пришла, но не смогла его вытащить. И вот она стояла сверху, а он там был внизу, в яме, совсем-совсем один, маленький и несчастный. А потом он умер. От голода и не сразу. И мучался долго. И страдал. — Так ведь это ещё не всё! — шипела в темноте экскурсовод и глаза её светились адским пламенем Абсолютного Знания, — У него же ещё и трети головы нет. Ему её кто-то отгрыз, представляете? — Универсум! Универсум! — подвывал хор зевак. Но здесь я разрыдалась и убежала, поэтому не знаю, что было дальше.
open your eyes ... OPEN YOUR EYES!!! ... — Подъём, Томми, подъём! — настойчиво тряс Том Круз Тома Йорка — От-кры-вай-гла-за, ленивая зараза! Йорк спросонок очумело мотал головой и бормотал невнятное. — ОТ-КРЫ-ВАЙ-ГЛА-ЗА! — И Круз зловеще зашептал, — Видишь это имбирное небо? Сегодня твоя очередь лезть в шкаф!
Этой ночью шёл дождь. В неясном свете фонаря маячила высокая тень, к ней подошла тень пониже. — Графиня изменившимся лицом бежит пруду, — прозвучал пароль. — Командовать парадом буду я, — ответила высокая тень. — Здравствуйте, мистер Брэддок. — Пожалуйста, давайте без имён. Ведь здесь, кажется, даже у деревьев есть уши… — тут Брэддок запнулся и смущённо стал тараторить дальше, — Русские усилили контроль на границах, те каналы, которыми мы пользовались раньше, теперь недоступны! Если мы срочно не решим этот вопрос, переправка секретных чертежей в США станет невозможной и тогда Третьей Мировой не миновать! Низенький задумался. — Грузите апельсины бочках, — наконец сказал он. — Извините, я не понял, — сказал Брэддок. — Грузите апельсины в бочки. А меня отправите в ящике. Видимо, мне придётся заняться этим лично. А теперь — прощайте. Мне пора. Чебурашка, ссутулившись, уходил в дождь, а Брэддок, глядя ему вслед, восхищённо шептал: «Вот это да!.. Вот это я понимаю — настоящий разведчик!..»
уровень местной цивилизации оказался выше уровня моих ожиданий, поэтому наслаждаюсь возможностью строчить в бложек (ха-ха, Надя) прямо отсюда. между прочим, вы там все дураки и не лечитесь, а я тут у моря синего лежу красивая я тут переживаю, как вы там, без присмотра и ежедневного перечитывания. и иногда смахиваю набежавшую слезу кончиком уха, ага. а пока я тут заливаю соплями клавиатуру и распугиваю аборигенов утробным воем, можете написать про то, как вам не хватает новых рисунков про дяденьку боженьку или что я ещё там интересное умею. или написать про то, какое я интеллектуальное уёбище. пользуйтесь шансом сказать правду, пока я добрая.
они искали философский камень и рецепт счастья для всего человечества а им предложили десятиминутный перерыв и кулёк черешни простой гастрономический оргазм
Фернандо Торрес, всхлипывая, яростно шнуровал бутсы, сидя на газоне немецкой половины поля. — Уйди отсюда! — кричал он сквозь слёзы смущённо топтавшемуся невдалеке Бастиану Швайнштайгерру, — Я здесь ради красивого футбола, ради торжества великой идеи Игры, футбол — это моя жизнь, а тебе лишь бы всё растоптать и разрушить! Уйди, не видишь — мне плохо! Ты!.. Ты… свинюка крашеная!
— Нам не страшен серый волк, серый волк, серый волк! Прочь отсюда, глупый волк, гол ты не забьёшь! — пели Марчена, Пуйоль и Рамос, держась за руки и прыгая хороводом вокруг Михаэля Баллака. — А ну разойдись! — хрипел Баллак, пытаясь вырваться из их кольца. — Да я тут вам сейчас всё кровью забрызгаю! И забрызгал.
Касильяс нервно грыз левую штангу.
читать дальше— Я от Янсена ушёл, и от Фридриха ушёл, а от тебя, Мертезаккер, и подавно уйду! — пел весёлую песенку настоящего путешественника Фернандо Торрес, катясь к немецким воротам. А тут оп-па — и Швайнштайгерр навстречу. — Господи, да что ж за день сегодня такой… — всхлипнул Торрес.
Леманн высаживал возле ворот гортензии и настурции, маскируя ими противопехотные мины, прикопанные в пределах штрафной. «Где бы ещё достать садового гнома? — думал он. — Тогда противотанковому ежу будет не так одиноко».
Брызжа слюной и потрясая кулаками, Арагонес прыгал вдоль кромки поля. — Какой агрессивный дедушка, — говорил Метцельдер Мертезаккеру, утирая рукавом испанскую слюну. — Да уж. Наш-то поспокойней будет, — ответил Мертезаккер и опасливо посмотрел в сторону Йоахима Лева. Тот молча погрозил защитникам лопатой и они, вздыхая, потрусили обратно к воротам.
После того как Кураньи второй раз упал на Сенну, государственный служащий Хуан Карлос сказал своей супруге: — Дорогая, тебе не кажется, что эта немецкая горилла ведёт себя слишком агрессивно по отношению к нашей маленькой бразильской обезьянке? — Да, — нахмурившись, отвечала она, — Видимо, рановато наш парламент приравнял права этих приматов к правам человека. Кстати, я хочу, чтобы эта прелестная металлическая вазочка стояла на моём ночном столике.
По левую руку от Мишеля Платини стояла королева Испании, по правую — канцлер Германии, обе желали страстных лобызаний с мужественными капитанами сборных. Те переглянулись. Касильяс покачал головой и ушёл лобызаться с кубком. Тогда Баллак решил, что он — опоссум, и притворился мёртвым.
Касильяс потрясал кубком, прочая команда сначала качала, потом откачивала Арагонеса. Над Европой гремела музыка из «Пиратов Карибского моря». Швайнштайгерр плакал.
отправила sms Дрейку, ругалась, возмущалась, чуть сдерживалась от употребления нецензурных слов спрашивала, что эта Непобедимая армада делает в русской штрафной требовала устроить им 1588-ой год
видимо, на футбольном поле сейчас всё какое-то скользкое: поле скользкое, мячик скользкий, ворота скользкие, вратари за дождевыми каплями прячутся, русские маскируются под красные подосиновики, а испанцы — под жёлтые и арбитры нонче низко летают — видать, к дождю