Есть такие хорошие человеки, которые отлично понимают, куда идут брожения в той банке с вареньем, которая у меня в качестве головы прикручена. Спасибо им за это.
Вот давеча третирую я аське Алёнку ( Кенга!) благоглупостями всякими несуразными, как то «поговори же со мной, о златокудрая дева, поющая на ветвях моих снов», или «зачем же ты молчишь, о тигрица клетки души моей?», или «изящество суть красота, пусть несогласные убьют себя об Пруста» и прочая-прочая.
Многие разные человеки отвечали бы мне на это «Зайчик, солнце, сколько можно пить?», или «Зайчик, а какой дикорастущий куст вы на этот раз курили, я тоже так хочу», или «Хватит, зайчик, плинтуса красить этой дрянью» и всякими другими обличающими и унижающими меня словами.
Кенга!, как лучший на данный момент зайцевед, повела себя вполне адекватно:
— Зайчик, — спрашивает, — Зайчик, что вы читали? Что скушало ваше серое вещество и закусило белым?
— В основном, избранное, о дева, чей голос подобен пению птиц на рассвете, — говорю, — Эм-м-м... Голоса я-то, конечно, сейчас не слышу, но помню.
— О, я даже не сомневаюсь... — говорит мне на это она, — Видели бы вы сейчас еще и девино еблище — вы б совсем растрогались.
Вот так и живём.
Вот давеча третирую я аське Алёнку ( Кенга!) благоглупостями всякими несуразными, как то «поговори же со мной, о златокудрая дева, поющая на ветвях моих снов», или «зачем же ты молчишь, о тигрица клетки души моей?», или «изящество суть красота, пусть несогласные убьют себя об Пруста» и прочая-прочая.
Многие разные человеки отвечали бы мне на это «Зайчик, солнце, сколько можно пить?», или «Зайчик, а какой дикорастущий куст вы на этот раз курили, я тоже так хочу», или «Хватит, зайчик, плинтуса красить этой дрянью» и всякими другими обличающими и унижающими меня словами.
Кенга!, как лучший на данный момент зайцевед, повела себя вполне адекватно:
— Зайчик, — спрашивает, — Зайчик, что вы читали? Что скушало ваше серое вещество и закусило белым?
— В основном, избранное, о дева, чей голос подобен пению птиц на рассвете, — говорю, — Эм-м-м... Голоса я-то, конечно, сейчас не слышу, но помню.
— О, я даже не сомневаюсь... — говорит мне на это она, — Видели бы вы сейчас еще и девино еблище — вы б совсем растрогались.
Вот так и живём.