декабрь 2004 - май 2005
лучшее
(из опубликованного)
имени менякогда ты в очередной раз щёлкаешь зажигалкой, задумываешься ли, что огонь - это тоже жизнь? ведь он тоже хочет любви и тепла, хочет невозможного - его невозможно обнять, сжигает любя. пусть огонь зажигалки похож на сущность, выращенную в пробирке. доля секунды, когда он вырывается на волю - вся его жизнь. она ему кажется великой и значительной, хотя появился он из-за того, что тебе просто нечего делать пока ты ждёшь этот чёртов автобус, чтобы в очередной раз нестись куда-то на чёртовы кулички по чьей-то очередной просьбе. а отказать не можешь, вот такое вот дурацкое самоустройство! а теперь ты стоишь, щёлкая зажигалкой и изредка чихая. холодно, холодно! и капает дрянь всякая. а огонь тоже живой, кто его родил, тот его и убьёт. умри, лапушка. ты - человек, и тебе полезно хоть иногда об этом вспоминать. хотя бы когда руки закоченели настолько, что промахиваешься мимо той кнопки, которая вызывает огонь. священный... вы сгорите вдвоём. ты наконец согреешься, а он наконец полюбит.
Надежда сидела в ящике Пандоры. На дне, где было холодно и страшно. И одиноко.
Иногда Надежда начинала тихонько подвывать. Наверное, от безысходности. Вы когда-нибудь пробовали сидеть взаперти в тёмной комнате? А сколько вы там сидели? Час, день, год?
Надежда сидела в ящике Пандоры уже целую вечность. Она рассказывала себе все анекдоты, которые знала, пела все песни, считала овец, пытаясь уснуть. Когда закончились овцы, считала баранов. Когда закончились бараны, считала лопоухих розовых слонов. Слоны не прыгали. Слоны летали.
Наконец, когда отзвучала последняя сказка, рассказан последний анекдот, спета последняя песня и последний розовый слон, весело хлопнув, лопнул, как мыльный пузырь, Надежда решила, что пора выбираться.
Приподняв крышку ящика, она осмотрелась. Мир выглядел точно так же, как и целую вечность назад. Вылезла. Следом за ней из ящика Пандоры вылетел розовый слон.
— Ты откуда взялся? — спросила Надежда.
— А я… Я… Я это… — слон пытался придумать какой-нибудь правдоподобный ответ, — Твой ангел-хранитель, вот!
— Мой… кто?
— Ангел-хранитель! Я тебя это… охранять буду.
— А я не хочу, чтобы меня охраняли всякие розовые слоны. Залезай обратно в ящик!
— Не полезу, — слон, кажется, обиделся, — Я там сидел вместе с тобой целую вечность, я прогуляться хочу. Если я даже тебе не нравлюсь, выбирать не из кого. Каждый получает такого ангела-хранителя, которого заслуживает.
— Но почему мне достался какой-то розовый слон?!
— Я благородных кровей!
— Голубых?
— Розовых! Я летать умею. А ты нет.
— Не поспоришь. Ладно, пошли искать. Кого-нибудь. Хоть кого-нибудь.
Надежда крепко взяла слона за хобот и потащила за собой, как воздушный шарик. Они шли через Страну-Которой-Нет-На-Карте и пытались найти хоть кого-нибудь. Кто-нибудь прятался. Казалось, что он только что выглядывал из разбитого окна. Нет, он секунду назад зашёл вот в тот подъезд. А может… куда он делся? Ведь он был здесь!
— Слушай, ангел-хранитель, где все люди? Куда все пропали?
— Дос не жымай!
— Что? — Надежда случайно отпустила слона.
— Нос не сжимай! — слон принялся болтать головой из стороны в сторону, разминая затёкший хобот.
— Извини. Ты не знаешь, что здесь произошло?
— «Что произошло…» Думаешь, все так обрадовались, когда из ящика Пандоры дрянь всякая полезла, а Надежда осталась сидеть внутри? Вот и досиделась до розовых слонов, милая. Тебя уже не ждёт никто. Все разбежались.
В конце улицы появился Загадочный Кто-то. Пока Надежда и слон разговаривали, он подходил всё ближе и ближе.
— Слон, а это ещё кто?
— Я откуда знаю? Я розовый, а не ясновидящий!
— Ты же мой ангел-хранитель! Вот и исполняй обязанности! Иначе выгоню к какой-нибудь матери. Марш на разведку! Слетай быстренько туда и обратно!
Слон, что-то ворча себе под нос про неблагодарных, которым не сидится в своих ящиках, в темноте и уюте, полетел вперёд. Загадочный Кто-то погрозил налётчику кулаком. Слон в ответ атаковал противника кучей дерьма. Дерьмо тоже было розовым, как и сам слон.
— Высококачественное! — хвалился ангел-хранитель, подлетая обратно к Надежде, — С ароматом горных лугов. Кажется.
— А кто это был, ты заметил? Чует моё сердце, что ты сейчас обосрал одно из самых светлых и высоких чувств.
— Это кого же из них?
— Вроде бы похоже на Любовь. Сейчас выкопаем, узнаем.
Когда они подошли к большой благоухающей куче, Любовь уже благополучно выбралась сама. «Вот и славненько», — подумали слон и Надежда, потому что рыться в куче дерьма, пусть даже розового и пахнущего ароматами горных лугов, никому не хотелось.
— Здра-а-а-авствуйте! — хрипло протянула Любовь, — Кто же теперь так гостей встречает? Я к вам, как к серьёзным личностям, а вы меня…
— Зато высококачественно, — шепнул на ухо Надежде розовый слон, — без шума и пыли, с почти стопроцентной точностью попадания. К тому же, ароматы горных лугов, надо тебе сказать…
— Заткнись, шваль! — Любовь посмотрела на слона так, что у него сразу появилось желание немедленно подавиться своим хоботом, — Гуляем, значит. Развлекаемся, значит. Из ящичка вылезли и счастливы. Ищем Смысл Жизни.
— Вообще-то, не ищем, — возразила Надежда.
— Это вы сейчас так думаете. Все его ищут. Говорят, что кто-то нашёл. Но стало ли кому-нибудь от этого лучше — неизвестно.
— Позвольте спросить… — объявился розовый слон.
— Заткнись, шваль! Я не с тобой разговариваю. Я с де-е-е-евушкой хочу поговорить. Правда, милая? Да? Ведь этот дрессированный воздушный шарик не будет нам мешать? — Любовь хрипела, давясь словами, — Не уходи, пожалуйста… Не уходи… Ты им не нужна… Ты нужна мне! Я больше не могу… Я не могу так больше! Они меня убили. Они убивали меня много раз. Я… Они… Они больше ни во что не верят. Они не верят в меня. Мне страшно. Не уходи. Пожалуйста.
Любовь опустилась на асфальт, легла на спину. Она смотрела в небо, не видя больше ничего. Она смеялась и плакала, повторяя, как заклинание, как молитву:
— Не уходи… Пожалуйста… Не могу без тебя… Я никому не нужна… Мне никто не нужен… Они больше не верят… Они больше не любят… Пожалуйста… Не за что… На здоровье… Будь… Счастлива…
Любовь хихикнула и замерла. Надежда присела рядом на корточки. Кажется, любовь просто уснула. Надежда подняла её на руки, чтобы отнести в ближайший парк, в тень каштанов. Слон летел неподалёку, суетился и давал дурацкие советы. Они дошли до скамейки, Надежда уложила Любовь, прошептав той на ухо: «Спи спокойно. Я обязательно вернусь. Я вернусь».
— Не обмани, — сказал кто-то за спиной, — Делай что хочешь, только не обманывай. Никогда.
— Кто ты?
— Вера. Только зачем Вера тем, кто не верит?
— Я верю! — вылез из-за плеча Надежды розовый слон, — Я верю во Вселенскую Справедливость, Правду и Смысл Жизни.
— Дурак! — фыркнула Вера, — Нет больше Вселенской Справедливости! Закопали её где-то на задворках человеческого сознания. Рядышком с чьими-то талантами. Я знаю. Сама закапывала. Большой лопатой.
— Какой лопатой? — пытался понять слон.
— Той самой, которой я Муз разгоняла. Всех. По головам, по рукам, по дурости их била. Нечего им здесь делать.
Если раньше земля под ногами Надежды просто угрожающе качалась, то теперь, воспользовавшись случаем, быстренько оттуда выскочила. Надежда, лёжа на спине и глядя в небо, сдерживала слёзы и думала. Почему всего лишь за какую-то вечность, пока она сидела в ящике Пандоры, всё настолько изменилось…
— Я уложила тебя на лопатки! — смеялась Вера, — Бери пример со своего слона, он летает. Его разве что силами ПВО…
— Я попросил бы не посягать на мою священную особу! — возмутился слон.
— Невелика важность! Лопоухий ангел-хранитель. Розовый. Пародия, — кашляла Вера, уходя в тень, — А ты, милая, полежи, подумай… Оно полезно иногда.
«Думать вредно…»
Надежда смотрела в небо, вспоминая от кого же она когда-то услышала эти слова. Слёзы жгли… Солнце… Солнце — единственное, что осталось прежним. Святое солнце… Надежда уже решила немножко полежать и поразмышлять о судьбах человечества, когда святое светило заслонила какая-то знакомая физиономия.
— Да не слушай ты их, — пробормотал розовый слон, — Всё хорошо будет. Пошли дальше. Может найдём кого-нибудь. Хоть кого-нибудь.
Они шли через Страну-Которой-Нет-На-Карте. Они видели полуразрушенные дома, зарастающие улицы, одичавших собак и кошек, озверевших хомячков, оголодавших попугайчиков-людоедов. И ни одного человека. Никого. Некого.
В каком-то доме Мечта спешно паковала чемоданы.
— Ты куда? — спросила Надежда.
— Не знаю! Отсюда! Подальше! До свидания! Оставайся! Если хочешь! Меня нет! Не было! И не будет! — Мечта не говорила, Мечта кричала, — Я ушла! Я ушла навсегда!
Ударив несколько раз по чемодану, который никак не хотел закрываться, Мечта глубоко вздохнула и всхлипнула. Потом подхватила сразу несколько сумок и выбежала на улицу, едва не сбив Надежду с ног. Она уходила куда-то, спотыкаясь и роняя чемоданы. На купол церкви выползла Вера, обвилась вокруг креста и завыла на солнце. Наверное, от безысходности. Спавшей в парке Любви снились кошмары. Музы играли на развалинах цивилизации в «казаков-разбойников», прыгая по обломкам Культурных Ценностей.
Они шли через Страну-Которой-Нет-На-Карте. Слон, который до этого просто летел, поднимая пыль хоботом, вдруг замер, прислушиваясь.
— Там кто-то есть! Вон там, в подвале!
Они побежали к подвалу, думая, что наконец-то нашли хоть кого-нибудь. Подбежав, остановились. На полу сидела Истина. Пьяная. Злая.
— Да, если Истина в вине…— пробормотал слон.
— То сколько истины во мне! — рявкнула Истина.
— Пошли отсюда, — слон хоботом теребил Надежду за рукав, — Пошли, пожалуйста, нечего нам здесь делать.
Надежда уходила, не сводя глаз с Истины, которая, напевая, откупоривала очередную бутылку. Наверное, от безысходности.
— Что делать будем? — спросил розовый слон.
— Не знаю. Пошли искать Смысл Жизни.
— Он нам нужен?
— Нет. Но если все ищут Смысл Жизни, значит, так положено.
— А зачем меня искать? — спросил Смысл Жизни, — Я всегда здесь, рядышком маячу. Меня просто увидеть надо. Я был здесь всегда.
Последним точным пинком Смысл Жизни окончательно выбил землю из-под ног. «Меня опять уложили на обе лопатки», — подумала Надежда.
— Думать вредно, — сказал Смысл Жизни, поигрывая топором, — Знаешь, дорогая, ты ведь никуда не годишься. Ты ведь даже не «смутная». Ты мутная надежда. А таких мы на колбасу пускаем.
— Кто такие «мы»?
— Выжившие Кто-то. Вот сейчас тебя топориком тюкнем, если выживешь — значит, из нашей песочницы, если нет — на колбасу.
Смысл Жизни уже замахнулся, и Надежда уже зажмурилась, но вместо свиста топора услышала странное бульканье. Открыв глаза, увидела на месте Смысла Жизни большую кучу розового дерьма, благоухающего ароматами горных лугов. И довольного розового слона.
— Что ты сделал?
— Я обосрал Смысл Жизни! Я ведь твой ангел-хранитель! Если Смысл Жизни мешает жить, значит, такой Смысл Жизни надо обсирать!
— Логика…
— А что, я что-то сделал неправильно?
— Да нет уж, всё просто великолепно. Спасибо.
— На здоровье!
— Тьфу…
Надежда поднялась и, жмурясь от яркого солнца, посмотрела вдаль. Вдали маячило Далёкое Что-то. Оно двигалось к городу.
— Давай посидим, подождём, посмотрим, — предложил розовый слон, — Само скоро придёт. А тебе пока истории порассказываю.
— Мы же вместе сидели в ящике Пандоры целую вечность. Я знаю все истории на свете. Тем более, все истории, которые знаешь ты.
— Нет, эту историю ты ещё не слышала. Ну так вот, как-то раз сидели мутная Надежда и розовый слон, трындели за жизнь и ждали, пока до них доберётся Далёкое Что-то. До этого они целый день искали кого-нибудь. Хоть кого-нибудь. И тут Надежда и говорит…
— Слон, ты идиот.
— Милая, каждый получает только того ангела-хранителя, которого заслуживает.
Город рыдал.
Рыдал так, словно решил устроить свой собственный маленький всемирный потоп.
Город кидался под ноги прохожим, жался к промокшим кроссовкам, тёрся о забрызганные грязью джинсы и скулил, молил, уговаривал.
Люди спешили.
Они хотели скорее спрятаться в метро.
В метро всегда было сухо и прохладно. По крайней мере, людям хотелось, чтобы там всегда было прохладно и сухо. В метро просторно.
…Как? Почему просторно? Науру сидел на полу вагона, привалившись спиной к холодной двери. Сидел, прикрыв глаза, шевеля губами и отстукивая дрожащими пальцами ритм слышной только ему мелодии. Страх дышал жаром в лицо, слизывал бегущие по вискам капли пота, ласкал холодными липкими руками, окутывал плотным, влажным одеялом, что-то убаюкивающе шептал. Люди старались не смотреть друг на друга. Воображали, что им сухо и прохладно. Страх бродил по вагону, дотрагивался до пассажиров, быстро говорил им одно-два слова. Люди становились прозрачными, несколько мгновений сохраняли форму, а после обрушивались вниз потоками воды, растекаясь по полу. Воды становилось всё больше, она заполняла вагон. Науру вжался в дверь, пытаясь понять, почему её здесь так много, откуда она взялась. Науру понял, что сейчас, скорее всего, захлебнётся. Решил не сопротивляться. Просто вообразил себя большой рыбой, которая плавает в большом аквариуме. Но по-прежнему вжимался спиной в дверь. Вдруг дверь исчезла, и Науру выпал на платформу, испугав нескольких стоявших там девчонок. Из вагона выходили люди. Те самые, которые только что рассыпались каплями; проходя, они мельком смотрели на него. Удивлённо и презрительно. Науру наполовину лежал на платформе, наполовину — в вагоне. Куда исчезла дверь? Кажется, только что было и такое: «Станцыя Першамайская. Выхад на правы бок». Науру встал, отряхнулся и, спотыкаясь о собственные джинсы, стал подниматься наверх, туда где ждал…
Город ждал.
Город стоял у входа в метро, прижавшись носом к холодному стеклу.
Город ждал недостаточно долго для того, чтобы успеть состариться. Но и этого хватило для того, чтобы успеть соскучиться. Иногда, забываясь, он пытался грызть стеклянную дверь. В метро город войти не мог. У него опять не было мелочи на жетон. Да впрочем, и крупных тоже.
Город поскуливал.
Он, словно потерявшийся щенок, обнюхивал ноги людей, пытаясь найти кого-то.
Не дождавшись, выскочил на улицу, заметался, забегал, сталкиваясь с прохожими. Город всхлипывал всё громче и громче. Он был согласен на свой собственный маленький всемирный потоп.
Дождь не прекращался.
Дождь не прекращался уже целых две недели.
Город метался, заглядывая в лица прохожим, дёргая их за рукава, пытаясь сказать что-то важное, может быть, даже кому-то нужное. Люди, не глядя, высвобождались и уходили дальше, не видя и не слушая. Они спешили.
Город возненавидел зонтики.
Он возненавидел эти дурацкие зонтики, которыми люди закрывались от него.
Город вырывал их из рук прохожих, выворачивал, отбрасывал прочь. Люди их поднимали, отряхивали и шли дальше. Город тряс прохожих и кричал, пытаясь вложить в них какие-то слова. Как обычно, о чём-то вечном. Как обычно, прохожие просто хотели побыстрее попасть в свои тёплые дома, к уютному креслу, телевизору и горячему чаю. Они прятались в автобусах и скрывались в метро, громко хлопнув дверью. Вагона.
…Науру упрямо шагал вперёд. Мокрые джинсы хлопали по ногам, кроссовки были не суше. Вода доходила до щиколоток. Науру упрямо шагал вперёд. Слева была стройка, где песок, вода и глина смешались в коричневую тошнотворную жижу. Справа были машины. И проспект Притыцкого. Науру упрямо шагал вперёд. Несколько раз его щедро окатило водой из-под колёс. Науру упрямо шёл вперёд. Перебежал через перекрёсток, переплыл через Западный рынок и вышел на какую-то тихую неширокую улицу. Через 15 минут он уже был там, куда так стремился. Капли игриво пробегали вдоль позвоночника и падали на пол…
Город утирал слёзы рукавом.
Он прижимался губами к холодным мраморным стенам переходов.
Город забивался куда-то в углы, пытался спрятаться там, подвывая от безысходной тоски. Плакать он больше не мог. И сил больше не было. Потоп закончился.
А потом пришло лето.
Наконец-то в этот замёрзший, промокший город пришло лето.
Люди ходили по улицам, глотая горячий плотный воздух. Люди лежали на скамейках, глотая горячее плотное пиво. Солнце обнимало, дышало жаром, убаюкивающе что-то шептало.
…Совсем как тот Страх в вагоне метро. А сейчас «страха нет». И автобус. Науру уезжал с Института Культуры, глядя на подсветку здания Академии При. Привык, наверное. Когда на Институте Культуры приходится ждать автобус, Науру всегда смотрит на это здание. Только… Почему На Институте культуры? Ведь с Дружной уезжать гораздо удобнее?.. Ах да…
Город твёрдо решил дождаться грозы.
Первую майскую грозу город умудрился пропустить.
Было обидно. Вторую он увидит в любом случае.
Город повторял.
Город повторял: «Я в восхищении!»
Город горячо шептал: «Право слово, я в восхищении!» Он танцевал, смотря в небо, подпрыгивая и хлопая в ладоши. Город смеялся, радостно вскрикивая каждый раз, когда сверкала молния.
…Весь следующий день шёл дождь. Науру замёрз, вымок, в очередной раз заблудился и, придя домой, вылакал полбанки компота. Жизнь продолжалась…
А вечером…
А вечером…
А вечером опять светило солнце.
Потоп закончился.
Город, свернувшись калачиком на каком-то парапете, радостно улыбался во сне.
Давай сходим в кино?
Прямо сейчас! На улице дождь? На улице дождь.
Мы не будем выходить на улицу.
Если хочешь, я закрою дверь — никто не помешает.
Мы выключим телевизор, выключим радио, выключим телефоны.
Пусть в колонках, захлебнувшихся сочным звуком, играют Nightwish и Apocalyptica. Под настроение. Как фон.
Если хочешь, я открою окно — чтобы было лучше видно.
Смотри…
Слушай…
Давай сегодня сходим в кино. Прямо сейчас. Пока гроза не кончилась.
…если в деревянном потолке сделать маленькую дверцу? Можно воображать, что потолок — это забор, а дверца — калитка. Но какая? Она должна открываться или пусть лучше останется закрытой? Если она будет закрыта, можно сойти с ума от любопытства: каждый день ходить кругами, легонько касаясь пальцами досок, и мучительно пытаться вообразить себе то, что находится там — за дверцей. Если она будет не заперта, но просто прикрыта, можно сойти с ума от страха, не решаясь заглянуть. Вдруг там прячется Очень Большое Разочарование — изнанка крыши? А вдруг там можно найти Что-то Самое Удивительное В Мире? Или просто она будет дверцей в другой мир?
И что делать?..
…можно даже сделать такой подарок — маленькую дверцу в деревянном потолке… Не надо её запирать. Пусть остаётся открытой. А за ней можно поместить зеркало. И однажды, когда тот, для кого она делалась, всё-таки осмелится и посмотрит Туда, он увидит там Что-то Самое Удивительное В Мире — себя…
…а вдруг он всё же найдёт за этой дверцей другой мир?..
Жил-был на свете Хороший Человек. И была у него собака.
Хороший Человек любил свою собаку. И собака любила своего хозяина.
И, как положено, Хороший Человек гулял со своей собакой. Да вот одна проблема: всё время он держал её на поводке и в наморднике. И убежать куда-нибудь от хозяина, чтобы цветочков погрызть, или за бабочками погоняться, или просто поваляться на травке, собака не могла. А когда они приходили домой, Хороший Человек сажал собаку на цепь. Чтобы не убежала. И говорил, что так будет лучше: в лесу живут злые волки и прочие голодные создания, охочие до вкусненькой собачатины. И собака верила человеку. Потому что Хороший Человек её любил. И она любила Хорошего человека.
Но вот как-то раз, на прогулке, собака перегрызла поводок и убежала. Далеко. Хороший Человек её звал, звал до тех пор, пока не сорвал голос. А потом побрёл домой. И ещё долго-долго он каждый вечер сидел у окна, надеясь, что собака вернётся. И вот однажды, когда Хороший Человек уже устал ждать, собака прибежала во двор. Она сидела перед крыльцом и ждала, пока хозяин выйдет из дому, и они начнут во что-нибудь играть. Хороший Человек вышел. Вышел и сказал:
— Набегалась? Домой пришла?
Собака улеглась на землю, глядя на хозяина влюблёнными глазами.
— Тебе там хорошо было?
Собака перевернулась на спину и заболтала лапами в воздухе, как будто говоря: «Да, очень хорошо!»
— Вот и иди туда, где тебе было хорошо, — сказал Хороший Человек, вошёл в дом и закрыл за собой дверь.
Ещё долго собака бродила вокруг дома, заглядывала в окна, скулила под дверью. Хороший Человек её не слышал. Он сидел в доме и смотрел, как играют на стенах отблески огня в камине.
И собака ушла. Куда-то. Далеко.
И скажите мне, уважаемые читатели: кто прав?
часть вторая
лучшее
(из опубликованного)
имени менякогда ты в очередной раз щёлкаешь зажигалкой, задумываешься ли, что огонь - это тоже жизнь? ведь он тоже хочет любви и тепла, хочет невозможного - его невозможно обнять, сжигает любя. пусть огонь зажигалки похож на сущность, выращенную в пробирке. доля секунды, когда он вырывается на волю - вся его жизнь. она ему кажется великой и значительной, хотя появился он из-за того, что тебе просто нечего делать пока ты ждёшь этот чёртов автобус, чтобы в очередной раз нестись куда-то на чёртовы кулички по чьей-то очередной просьбе. а отказать не можешь, вот такое вот дурацкое самоустройство! а теперь ты стоишь, щёлкая зажигалкой и изредка чихая. холодно, холодно! и капает дрянь всякая. а огонь тоже живой, кто его родил, тот его и убьёт. умри, лапушка. ты - человек, и тебе полезно хоть иногда об этом вспоминать. хотя бы когда руки закоченели настолько, что промахиваешься мимо той кнопки, которая вызывает огонь. священный... вы сгорите вдвоём. ты наконец согреешься, а он наконец полюбит.
Надежда сидела в ящике Пандоры. На дне, где было холодно и страшно. И одиноко.
Иногда Надежда начинала тихонько подвывать. Наверное, от безысходности. Вы когда-нибудь пробовали сидеть взаперти в тёмной комнате? А сколько вы там сидели? Час, день, год?
Надежда сидела в ящике Пандоры уже целую вечность. Она рассказывала себе все анекдоты, которые знала, пела все песни, считала овец, пытаясь уснуть. Когда закончились овцы, считала баранов. Когда закончились бараны, считала лопоухих розовых слонов. Слоны не прыгали. Слоны летали.
Наконец, когда отзвучала последняя сказка, рассказан последний анекдот, спета последняя песня и последний розовый слон, весело хлопнув, лопнул, как мыльный пузырь, Надежда решила, что пора выбираться.
Приподняв крышку ящика, она осмотрелась. Мир выглядел точно так же, как и целую вечность назад. Вылезла. Следом за ней из ящика Пандоры вылетел розовый слон.
— Ты откуда взялся? — спросила Надежда.
— А я… Я… Я это… — слон пытался придумать какой-нибудь правдоподобный ответ, — Твой ангел-хранитель, вот!
— Мой… кто?
— Ангел-хранитель! Я тебя это… охранять буду.
— А я не хочу, чтобы меня охраняли всякие розовые слоны. Залезай обратно в ящик!
— Не полезу, — слон, кажется, обиделся, — Я там сидел вместе с тобой целую вечность, я прогуляться хочу. Если я даже тебе не нравлюсь, выбирать не из кого. Каждый получает такого ангела-хранителя, которого заслуживает.
— Но почему мне достался какой-то розовый слон?!
— Я благородных кровей!
— Голубых?
— Розовых! Я летать умею. А ты нет.
— Не поспоришь. Ладно, пошли искать. Кого-нибудь. Хоть кого-нибудь.
Надежда крепко взяла слона за хобот и потащила за собой, как воздушный шарик. Они шли через Страну-Которой-Нет-На-Карте и пытались найти хоть кого-нибудь. Кто-нибудь прятался. Казалось, что он только что выглядывал из разбитого окна. Нет, он секунду назад зашёл вот в тот подъезд. А может… куда он делся? Ведь он был здесь!
— Слушай, ангел-хранитель, где все люди? Куда все пропали?
— Дос не жымай!
— Что? — Надежда случайно отпустила слона.
— Нос не сжимай! — слон принялся болтать головой из стороны в сторону, разминая затёкший хобот.
— Извини. Ты не знаешь, что здесь произошло?
— «Что произошло…» Думаешь, все так обрадовались, когда из ящика Пандоры дрянь всякая полезла, а Надежда осталась сидеть внутри? Вот и досиделась до розовых слонов, милая. Тебя уже не ждёт никто. Все разбежались.
В конце улицы появился Загадочный Кто-то. Пока Надежда и слон разговаривали, он подходил всё ближе и ближе.
— Слон, а это ещё кто?
— Я откуда знаю? Я розовый, а не ясновидящий!
— Ты же мой ангел-хранитель! Вот и исполняй обязанности! Иначе выгоню к какой-нибудь матери. Марш на разведку! Слетай быстренько туда и обратно!
Слон, что-то ворча себе под нос про неблагодарных, которым не сидится в своих ящиках, в темноте и уюте, полетел вперёд. Загадочный Кто-то погрозил налётчику кулаком. Слон в ответ атаковал противника кучей дерьма. Дерьмо тоже было розовым, как и сам слон.
— Высококачественное! — хвалился ангел-хранитель, подлетая обратно к Надежде, — С ароматом горных лугов. Кажется.
— А кто это был, ты заметил? Чует моё сердце, что ты сейчас обосрал одно из самых светлых и высоких чувств.
— Это кого же из них?
— Вроде бы похоже на Любовь. Сейчас выкопаем, узнаем.
Когда они подошли к большой благоухающей куче, Любовь уже благополучно выбралась сама. «Вот и славненько», — подумали слон и Надежда, потому что рыться в куче дерьма, пусть даже розового и пахнущего ароматами горных лугов, никому не хотелось.
— Здра-а-а-авствуйте! — хрипло протянула Любовь, — Кто же теперь так гостей встречает? Я к вам, как к серьёзным личностям, а вы меня…
— Зато высококачественно, — шепнул на ухо Надежде розовый слон, — без шума и пыли, с почти стопроцентной точностью попадания. К тому же, ароматы горных лугов, надо тебе сказать…
— Заткнись, шваль! — Любовь посмотрела на слона так, что у него сразу появилось желание немедленно подавиться своим хоботом, — Гуляем, значит. Развлекаемся, значит. Из ящичка вылезли и счастливы. Ищем Смысл Жизни.
— Вообще-то, не ищем, — возразила Надежда.
— Это вы сейчас так думаете. Все его ищут. Говорят, что кто-то нашёл. Но стало ли кому-нибудь от этого лучше — неизвестно.
— Позвольте спросить… — объявился розовый слон.
— Заткнись, шваль! Я не с тобой разговариваю. Я с де-е-е-евушкой хочу поговорить. Правда, милая? Да? Ведь этот дрессированный воздушный шарик не будет нам мешать? — Любовь хрипела, давясь словами, — Не уходи, пожалуйста… Не уходи… Ты им не нужна… Ты нужна мне! Я больше не могу… Я не могу так больше! Они меня убили. Они убивали меня много раз. Я… Они… Они больше ни во что не верят. Они не верят в меня. Мне страшно. Не уходи. Пожалуйста.
Любовь опустилась на асфальт, легла на спину. Она смотрела в небо, не видя больше ничего. Она смеялась и плакала, повторяя, как заклинание, как молитву:
— Не уходи… Пожалуйста… Не могу без тебя… Я никому не нужна… Мне никто не нужен… Они больше не верят… Они больше не любят… Пожалуйста… Не за что… На здоровье… Будь… Счастлива…
Любовь хихикнула и замерла. Надежда присела рядом на корточки. Кажется, любовь просто уснула. Надежда подняла её на руки, чтобы отнести в ближайший парк, в тень каштанов. Слон летел неподалёку, суетился и давал дурацкие советы. Они дошли до скамейки, Надежда уложила Любовь, прошептав той на ухо: «Спи спокойно. Я обязательно вернусь. Я вернусь».
— Не обмани, — сказал кто-то за спиной, — Делай что хочешь, только не обманывай. Никогда.
— Кто ты?
— Вера. Только зачем Вера тем, кто не верит?
— Я верю! — вылез из-за плеча Надежды розовый слон, — Я верю во Вселенскую Справедливость, Правду и Смысл Жизни.
— Дурак! — фыркнула Вера, — Нет больше Вселенской Справедливости! Закопали её где-то на задворках человеческого сознания. Рядышком с чьими-то талантами. Я знаю. Сама закапывала. Большой лопатой.
— Какой лопатой? — пытался понять слон.
— Той самой, которой я Муз разгоняла. Всех. По головам, по рукам, по дурости их била. Нечего им здесь делать.
Если раньше земля под ногами Надежды просто угрожающе качалась, то теперь, воспользовавшись случаем, быстренько оттуда выскочила. Надежда, лёжа на спине и глядя в небо, сдерживала слёзы и думала. Почему всего лишь за какую-то вечность, пока она сидела в ящике Пандоры, всё настолько изменилось…
— Я уложила тебя на лопатки! — смеялась Вера, — Бери пример со своего слона, он летает. Его разве что силами ПВО…
— Я попросил бы не посягать на мою священную особу! — возмутился слон.
— Невелика важность! Лопоухий ангел-хранитель. Розовый. Пародия, — кашляла Вера, уходя в тень, — А ты, милая, полежи, подумай… Оно полезно иногда.
«Думать вредно…»
Надежда смотрела в небо, вспоминая от кого же она когда-то услышала эти слова. Слёзы жгли… Солнце… Солнце — единственное, что осталось прежним. Святое солнце… Надежда уже решила немножко полежать и поразмышлять о судьбах человечества, когда святое светило заслонила какая-то знакомая физиономия.
— Да не слушай ты их, — пробормотал розовый слон, — Всё хорошо будет. Пошли дальше. Может найдём кого-нибудь. Хоть кого-нибудь.
Они шли через Страну-Которой-Нет-На-Карте. Они видели полуразрушенные дома, зарастающие улицы, одичавших собак и кошек, озверевших хомячков, оголодавших попугайчиков-людоедов. И ни одного человека. Никого. Некого.
В каком-то доме Мечта спешно паковала чемоданы.
— Ты куда? — спросила Надежда.
— Не знаю! Отсюда! Подальше! До свидания! Оставайся! Если хочешь! Меня нет! Не было! И не будет! — Мечта не говорила, Мечта кричала, — Я ушла! Я ушла навсегда!
Ударив несколько раз по чемодану, который никак не хотел закрываться, Мечта глубоко вздохнула и всхлипнула. Потом подхватила сразу несколько сумок и выбежала на улицу, едва не сбив Надежду с ног. Она уходила куда-то, спотыкаясь и роняя чемоданы. На купол церкви выползла Вера, обвилась вокруг креста и завыла на солнце. Наверное, от безысходности. Спавшей в парке Любви снились кошмары. Музы играли на развалинах цивилизации в «казаков-разбойников», прыгая по обломкам Культурных Ценностей.
Они шли через Страну-Которой-Нет-На-Карте. Слон, который до этого просто летел, поднимая пыль хоботом, вдруг замер, прислушиваясь.
— Там кто-то есть! Вон там, в подвале!
Они побежали к подвалу, думая, что наконец-то нашли хоть кого-нибудь. Подбежав, остановились. На полу сидела Истина. Пьяная. Злая.
— Да, если Истина в вине…— пробормотал слон.
— То сколько истины во мне! — рявкнула Истина.
— Пошли отсюда, — слон хоботом теребил Надежду за рукав, — Пошли, пожалуйста, нечего нам здесь делать.
Надежда уходила, не сводя глаз с Истины, которая, напевая, откупоривала очередную бутылку. Наверное, от безысходности.
— Что делать будем? — спросил розовый слон.
— Не знаю. Пошли искать Смысл Жизни.
— Он нам нужен?
— Нет. Но если все ищут Смысл Жизни, значит, так положено.
— А зачем меня искать? — спросил Смысл Жизни, — Я всегда здесь, рядышком маячу. Меня просто увидеть надо. Я был здесь всегда.
Последним точным пинком Смысл Жизни окончательно выбил землю из-под ног. «Меня опять уложили на обе лопатки», — подумала Надежда.
— Думать вредно, — сказал Смысл Жизни, поигрывая топором, — Знаешь, дорогая, ты ведь никуда не годишься. Ты ведь даже не «смутная». Ты мутная надежда. А таких мы на колбасу пускаем.
— Кто такие «мы»?
— Выжившие Кто-то. Вот сейчас тебя топориком тюкнем, если выживешь — значит, из нашей песочницы, если нет — на колбасу.
Смысл Жизни уже замахнулся, и Надежда уже зажмурилась, но вместо свиста топора услышала странное бульканье. Открыв глаза, увидела на месте Смысла Жизни большую кучу розового дерьма, благоухающего ароматами горных лугов. И довольного розового слона.
— Что ты сделал?
— Я обосрал Смысл Жизни! Я ведь твой ангел-хранитель! Если Смысл Жизни мешает жить, значит, такой Смысл Жизни надо обсирать!
— Логика…
— А что, я что-то сделал неправильно?
— Да нет уж, всё просто великолепно. Спасибо.
— На здоровье!
— Тьфу…
Надежда поднялась и, жмурясь от яркого солнца, посмотрела вдаль. Вдали маячило Далёкое Что-то. Оно двигалось к городу.
— Давай посидим, подождём, посмотрим, — предложил розовый слон, — Само скоро придёт. А тебе пока истории порассказываю.
— Мы же вместе сидели в ящике Пандоры целую вечность. Я знаю все истории на свете. Тем более, все истории, которые знаешь ты.
— Нет, эту историю ты ещё не слышала. Ну так вот, как-то раз сидели мутная Надежда и розовый слон, трындели за жизнь и ждали, пока до них доберётся Далёкое Что-то. До этого они целый день искали кого-нибудь. Хоть кого-нибудь. И тут Надежда и говорит…
— Слон, ты идиот.
— Милая, каждый получает только того ангела-хранителя, которого заслуживает.
Город рыдал.
Рыдал так, словно решил устроить свой собственный маленький всемирный потоп.
Город кидался под ноги прохожим, жался к промокшим кроссовкам, тёрся о забрызганные грязью джинсы и скулил, молил, уговаривал.
Люди спешили.
Они хотели скорее спрятаться в метро.
В метро всегда было сухо и прохладно. По крайней мере, людям хотелось, чтобы там всегда было прохладно и сухо. В метро просторно.
…Как? Почему просторно? Науру сидел на полу вагона, привалившись спиной к холодной двери. Сидел, прикрыв глаза, шевеля губами и отстукивая дрожащими пальцами ритм слышной только ему мелодии. Страх дышал жаром в лицо, слизывал бегущие по вискам капли пота, ласкал холодными липкими руками, окутывал плотным, влажным одеялом, что-то убаюкивающе шептал. Люди старались не смотреть друг на друга. Воображали, что им сухо и прохладно. Страх бродил по вагону, дотрагивался до пассажиров, быстро говорил им одно-два слова. Люди становились прозрачными, несколько мгновений сохраняли форму, а после обрушивались вниз потоками воды, растекаясь по полу. Воды становилось всё больше, она заполняла вагон. Науру вжался в дверь, пытаясь понять, почему её здесь так много, откуда она взялась. Науру понял, что сейчас, скорее всего, захлебнётся. Решил не сопротивляться. Просто вообразил себя большой рыбой, которая плавает в большом аквариуме. Но по-прежнему вжимался спиной в дверь. Вдруг дверь исчезла, и Науру выпал на платформу, испугав нескольких стоявших там девчонок. Из вагона выходили люди. Те самые, которые только что рассыпались каплями; проходя, они мельком смотрели на него. Удивлённо и презрительно. Науру наполовину лежал на платформе, наполовину — в вагоне. Куда исчезла дверь? Кажется, только что было и такое: «Станцыя Першамайская. Выхад на правы бок». Науру встал, отряхнулся и, спотыкаясь о собственные джинсы, стал подниматься наверх, туда где ждал…
Город ждал.
Город стоял у входа в метро, прижавшись носом к холодному стеклу.
Город ждал недостаточно долго для того, чтобы успеть состариться. Но и этого хватило для того, чтобы успеть соскучиться. Иногда, забываясь, он пытался грызть стеклянную дверь. В метро город войти не мог. У него опять не было мелочи на жетон. Да впрочем, и крупных тоже.
Город поскуливал.
Он, словно потерявшийся щенок, обнюхивал ноги людей, пытаясь найти кого-то.
Не дождавшись, выскочил на улицу, заметался, забегал, сталкиваясь с прохожими. Город всхлипывал всё громче и громче. Он был согласен на свой собственный маленький всемирный потоп.
Дождь не прекращался.
Дождь не прекращался уже целых две недели.
Город метался, заглядывая в лица прохожим, дёргая их за рукава, пытаясь сказать что-то важное, может быть, даже кому-то нужное. Люди, не глядя, высвобождались и уходили дальше, не видя и не слушая. Они спешили.
Город возненавидел зонтики.
Он возненавидел эти дурацкие зонтики, которыми люди закрывались от него.
Город вырывал их из рук прохожих, выворачивал, отбрасывал прочь. Люди их поднимали, отряхивали и шли дальше. Город тряс прохожих и кричал, пытаясь вложить в них какие-то слова. Как обычно, о чём-то вечном. Как обычно, прохожие просто хотели побыстрее попасть в свои тёплые дома, к уютному креслу, телевизору и горячему чаю. Они прятались в автобусах и скрывались в метро, громко хлопнув дверью. Вагона.
…Науру упрямо шагал вперёд. Мокрые джинсы хлопали по ногам, кроссовки были не суше. Вода доходила до щиколоток. Науру упрямо шагал вперёд. Слева была стройка, где песок, вода и глина смешались в коричневую тошнотворную жижу. Справа были машины. И проспект Притыцкого. Науру упрямо шагал вперёд. Несколько раз его щедро окатило водой из-под колёс. Науру упрямо шёл вперёд. Перебежал через перекрёсток, переплыл через Западный рынок и вышел на какую-то тихую неширокую улицу. Через 15 минут он уже был там, куда так стремился. Капли игриво пробегали вдоль позвоночника и падали на пол…
Город утирал слёзы рукавом.
Он прижимался губами к холодным мраморным стенам переходов.
Город забивался куда-то в углы, пытался спрятаться там, подвывая от безысходной тоски. Плакать он больше не мог. И сил больше не было. Потоп закончился.
А потом пришло лето.
Наконец-то в этот замёрзший, промокший город пришло лето.
Люди ходили по улицам, глотая горячий плотный воздух. Люди лежали на скамейках, глотая горячее плотное пиво. Солнце обнимало, дышало жаром, убаюкивающе что-то шептало.
…Совсем как тот Страх в вагоне метро. А сейчас «страха нет». И автобус. Науру уезжал с Института Культуры, глядя на подсветку здания Академии При. Привык, наверное. Когда на Институте Культуры приходится ждать автобус, Науру всегда смотрит на это здание. Только… Почему На Институте культуры? Ведь с Дружной уезжать гораздо удобнее?.. Ах да…
Город твёрдо решил дождаться грозы.
Первую майскую грозу город умудрился пропустить.
Было обидно. Вторую он увидит в любом случае.
Город повторял.
Город повторял: «Я в восхищении!»
Город горячо шептал: «Право слово, я в восхищении!» Он танцевал, смотря в небо, подпрыгивая и хлопая в ладоши. Город смеялся, радостно вскрикивая каждый раз, когда сверкала молния.
…Весь следующий день шёл дождь. Науру замёрз, вымок, в очередной раз заблудился и, придя домой, вылакал полбанки компота. Жизнь продолжалась…
А вечером…
А вечером…
А вечером опять светило солнце.
Потоп закончился.
Город, свернувшись калачиком на каком-то парапете, радостно улыбался во сне.
Давай сходим в кино?
Прямо сейчас! На улице дождь? На улице дождь.
Мы не будем выходить на улицу.
Если хочешь, я закрою дверь — никто не помешает.
Мы выключим телевизор, выключим радио, выключим телефоны.
Пусть в колонках, захлебнувшихся сочным звуком, играют Nightwish и Apocalyptica. Под настроение. Как фон.
Если хочешь, я открою окно — чтобы было лучше видно.
Смотри…
Слушай…
Давай сегодня сходим в кино. Прямо сейчас. Пока гроза не кончилась.
…если в деревянном потолке сделать маленькую дверцу? Можно воображать, что потолок — это забор, а дверца — калитка. Но какая? Она должна открываться или пусть лучше останется закрытой? Если она будет закрыта, можно сойти с ума от любопытства: каждый день ходить кругами, легонько касаясь пальцами досок, и мучительно пытаться вообразить себе то, что находится там — за дверцей. Если она будет не заперта, но просто прикрыта, можно сойти с ума от страха, не решаясь заглянуть. Вдруг там прячется Очень Большое Разочарование — изнанка крыши? А вдруг там можно найти Что-то Самое Удивительное В Мире? Или просто она будет дверцей в другой мир?
И что делать?..
…можно даже сделать такой подарок — маленькую дверцу в деревянном потолке… Не надо её запирать. Пусть остаётся открытой. А за ней можно поместить зеркало. И однажды, когда тот, для кого она делалась, всё-таки осмелится и посмотрит Туда, он увидит там Что-то Самое Удивительное В Мире — себя…
…а вдруг он всё же найдёт за этой дверцей другой мир?..
Жил-был на свете Хороший Человек. И была у него собака.
Хороший Человек любил свою собаку. И собака любила своего хозяина.
И, как положено, Хороший Человек гулял со своей собакой. Да вот одна проблема: всё время он держал её на поводке и в наморднике. И убежать куда-нибудь от хозяина, чтобы цветочков погрызть, или за бабочками погоняться, или просто поваляться на травке, собака не могла. А когда они приходили домой, Хороший Человек сажал собаку на цепь. Чтобы не убежала. И говорил, что так будет лучше: в лесу живут злые волки и прочие голодные создания, охочие до вкусненькой собачатины. И собака верила человеку. Потому что Хороший Человек её любил. И она любила Хорошего человека.
Но вот как-то раз, на прогулке, собака перегрызла поводок и убежала. Далеко. Хороший Человек её звал, звал до тех пор, пока не сорвал голос. А потом побрёл домой. И ещё долго-долго он каждый вечер сидел у окна, надеясь, что собака вернётся. И вот однажды, когда Хороший Человек уже устал ждать, собака прибежала во двор. Она сидела перед крыльцом и ждала, пока хозяин выйдет из дому, и они начнут во что-нибудь играть. Хороший Человек вышел. Вышел и сказал:
— Набегалась? Домой пришла?
Собака улеглась на землю, глядя на хозяина влюблёнными глазами.
— Тебе там хорошо было?
Собака перевернулась на спину и заболтала лапами в воздухе, как будто говоря: «Да, очень хорошо!»
— Вот и иди туда, где тебе было хорошо, — сказал Хороший Человек, вошёл в дом и закрыл за собой дверь.
Ещё долго собака бродила вокруг дома, заглядывала в окна, скулила под дверью. Хороший Человек её не слышал. Он сидел в доме и смотрел, как играют на стенах отблески огня в камине.
И собака ушла. Куда-то. Далеко.
И скажите мне, уважаемые читатели: кто прав?
часть вторая